Древки, девки и дурацкий брод: Шесть жизней офицера Его Величества
Шрифт:
Ее лицо снова озарила очаровательная улыбка.
— И вы не понимаете, чего именно? Господин теньент… В остроге полтора десятка молодых, здоровых девушек. Про деревенских мужичков я уже говорила, так еще и священник с бабами уже два года как на нас ополчились. Катержинку одну пускают, но у нее и парень там, за забором… Тяжко, в общем. В лагерях наемников для этого девки и нужны, вроде матушки моей. А здесь?
Я молча слушал.
— И тут вы появляетесь. Молодой, благородный, образованный, куртуазный… Да и симпатичный, не сочтите за дерзость. Вот девчонки и ждут: может,
В голове вдруг всплыли вначале уроки о моральном состоянии подчиненных, а затем нравоучения капитана Шмерцманна из Академии. «ЛИЧНЫЙ СОСТАВ НАДО ДРАТЬ В ТРИ ЖОПЫ!» — кричал он как-то перед строем. Может быть, именно это и имел в виду? Тем паче, что мое нынешнее войско располагало к куда менее противоестественным методам…
— Всё понимаю. Боевой дух, сплочение коллектива. — сказал я. — Но у меня же возлюбленная в столице.
— Это совсем другое. — с толикой грусти ответила Герта. — К такому неземному существу, как столичная благородная девица, прикасаться-то страшно, не то, что, простите, совать всякое. Где она, а где дочка солдата и лагерной девки? В меня что угодно совать можно, а сунуть норовят почему-то все больше острые железки. Тошно, господин теньент.
Бей, режь и коли,
Но и в любви
Должен, да, должен воин
Счастие иметь!.. [2]
Девушка тихонько пропела куплет и посмотрела на меня.
— Не могу я вам сейчас ответить. — сказал я. — Нужно с мыслями собраться.
— Я подожду. — ответила Герта. — Да только зарежут меня орки в ночь, и поздно будет.
— Не зарежут, обещаю. — бодро сказал я. — Не будь я теньент королевской армии!
…Мы с Дорной посовещались и решили этой ночью выставить в усиленные караулы вообще всю пехоту, что была в остроге, в две смены по четыре часа. Помимо Надвратной и Смотровой башнен, еще двое караульных должны были дежурить на боевых галереях обоих межбашенных участков, восточного и западного. Кроме того, главный пост, у стреломёта в Смотровой башне, усиливался еще одним часовым. Схема даже допускала возможность одному из пяти караульных зараз отлучаться, например, по нужде или при плохом самочувствии: наименее рискованными постами мы признали Смотровую башню (при условии, что хотя бы один часовой на ней остается всегда) и восточную стену. Чтобы девчонки меньше вымотались к завтрашнему дню, второй смене караульных мы разрешили уйти на отбой пораньше, а первая, при благоприятной обстановке, могла поспать завтра подольше.
Система была явно не идеальной, но плана надежнее при имеющихся силах я придумать не смог. Самому мне тоже полагалось отдыхать перед предстоящей конной вылазкой, но сон не приходил из-за волнения: я, хоть и был уверен в победе, не мог перестать раз за разом прокручивать в голове варианты завтрашней встречи с орочьим отрядом. В конце концов мне это надоело, и я решил, раз всё равно не сплю, обойти караулы — надеясь, конечно, что прогулка
Я вышел из Смотровой башни и начал свой обход по часовой стрелке, с восточной стены. На ней сейчас, в первую смену, стояла Фрида. Усталости у полуорчихи не было ни в одном глазу.
— Всё спокойно? — спросил я, встав рядом.
— Пока да, сэр. — ответила полукровка. Ее хриплый низкий голос показался мне немного взволнованным.
— Беспокоит что-то? — поинтересовался я.
— Как сказать, сэр. — ответила Фрида. — Глупо, но как-то даже хочется, чтобы они поскорее сюда полезли. Надоело ждать и опостылело бояться.
Я кивнул, пожелал полуорчихе спокойного караула и пошел дальше, к надвратной башне. Я, конечно, знал, кто в ней стоит, но и без того понял бы, не подойдя и на двадцать шагов. В ночной тишине негромкое пение Герты было неплохо слышно на стенах ближе к воротам.
Когда поют солдаты,
То вино пылает.
Эй, крестьянин! Нет ли
Чего в твоем сарае?
Не давай нам повод с тобою пошутить:
Петуха красного на крышу подпустить. [3]
Я вспомнил, как в Академии курсовые офицеры по ночам порой незаметно подкрадывались к дневальным, чтобы проверить их готовность, и замедлил шаг, подбираясь к лестнице в башню почти крадучись. Голос рыжей алебардистки заглушал мои шаги.
Когда солдаты любят —
По всему по краю
Девственниц не будет,
Их «розы» расцветают…
Я вошел в башню. Герта, прислонившись к угловой опоре, смотрела вдаль, гвизарма и арбалет стояли рядом, у стены. Неуслышанным я подобрался к ней почти на расстояние вытянутой руки, однако предательски оступился на бойнице в полу, предназначенной для стрельбы вниз, в пространство между воротами. Проклятье, я и забыл, что они здесь есть! Потеряв равновесие, я, к своему стыду, изрыгнул брань, к которой не подобает прибегать в обществе дам. Герта встревоженно обернулась на шум и потянулась было к древку оружия, но не успела. Я врезался прямо в нее, своим весом толкнул ее, и, в итоге, невольно прижал к стене. Найдя, наконец, точку опоры, я чуть отстранился и посмотрел на девушку: ее веснушчатые щеки горели румянцем.
— Я верила в вашу решимость, господин теньент. — с улыбкой сказала она. — А вы романтик, оказывается.
— Я не… — я попытался отойти на шаг назад, но понял, что Герта закинула ногу на мой таз, прижав меня к себе, и явно не собиралась отпускать. Левой рукой я схватил ее за бедро, чтобы освободиться; рыжая алебардистка поняла это по-другому и страстно меня поцеловала, обвив заодно руками и мою шею. И я не готов был ручаться, расстроило бы это Лючию, или же ей было бы глубоко наплевать, но мне самому в тот миг это вовсе не было неприятно.