Древки, девки и дурацкий брод: Шесть жизней офицера Его Величества
Шрифт:
Моя рука внезапно нащупала острую сталь. Я ойкнул, порезавшись, и поднял ладонь на свет: из подушечки указательного пальца проступила капля крови. Девушка виновато извлекла из-за подвязки чулка нож и воткнула его в деревянную стену рядом, чтобы не мешал.
— Простите, Раймунд. Я не знала, придете вы или нет. — сказала Герта и присмотрелась к ранке. Порез был неглубоким и уже почти не кровил, но хитрая алебардистка все равно воспользовалась этим поводом, чтобы пройтись языком по моему указательному пальцу, от чего у меня бешено заколотилось сердце.
Carpe diem, всплыла в голове древняя мудрость, которой
Герта потянулась ко мне для нового поцелуя, но тут порывы моей души, в коей страсть решительно взяла верх над остатками благочестия, вмешался холодный разум офицера, и я все же отстранился. Девушка посмотрела на меня почти обиженно.
— Так не пойдет. — сказал я. — Мы в карауле. Нужно постоянно вести наблюдение.
— Можно и так, господин теньент. — Герта улыбнулась, картинно отсалютовала двумя пальцами (к пустой-то голове!), и резко развернулась в сторону темноты и ночной тиши, опершись локтями на открытую бойницу.
— А форму одежды почему не сменили? — спросил я уже совсем не строго, закатывая короткий подол ее платья.
— Виновата, господин теньент… — протянула девушка. — Узелок намертво затянулся на спине. Окажите честь…
Я потянул за хвост шнурка. Узел, конечно же, развязался моментально, обнажив девушку по пояс. Я прижался к ней, обнимая, ласково обхватил ладонями ее грудь, коснулся губами стройной спины. Герта застонала в голос, когда я проскользнул в неё легче, чем душа праведника входит на Небеса пред очи Пречистой Девы Тысячи Сердец. Та ночь будь мне свидетельницей; когда женщина желает мужчину так страстно, его разум покинут любые мысли о другой, тем паче далекой и много более холодной.
Наше дыхание и наши голоса почти сливались в унисон в тот момент, когда я услышал приближающиеся шаги со стороны западной стены. Я не выпустил Герту из объятий, но замедлился и обернулся в сторону западного входа в башню.
За шагами вскоре последовали и слова: по голосу я узнал Юйнеэндэ; полуэльфка сама вызвалась заступать в первую смену.
— Герта! — окликнула она. — Ты что, опять в карауле ебёшься? С кем ты там?
Шаги все приближались, звуча почти у входа. Герта повернула голову ко мне и весело подмигнула.
— Я все командиру доложу! — продолжала лучница. — Уж он-то тебя…
В этот момент Юйнеэнде, наконец, ворвалась в башню и резко замерла, как суслик посреди поля.
— Добрый вечер. — учтиво сказал я.
— Командир — меня — что? — выделяя каждое слово, поинтересовалась Герта.
Юи открыла было рот, но не нашлась, что ответить.
— Не стесняйся, Юйня! — продолжала рыжая развратница. — Подходи, присоединяйся! Вместе веселее!
Полуэльфка продолжала стоять, пытаясь подобрать слова и жесты, подходящие ситуации, но совершенно потерялась. Я решил овладеть инициативой, как учили на занятиях по тактике.
— Так, погрелись и будет вам. Где граница вашего поста?
— Перед входом в Надвратную башню. — неуверенно сказала лучница.
— КРУ-ГОМ!!! — рявкнул я, и остроухая вылетела из башни быстрее, чем стрела из длинного лука.
Помолчав несколько ударов сердца, мы не спеша вернулись к нашим делам.
— Гожусь я в капралы, господин теньент? — простонала Герта, потянувшись назад и повернув голову для поцелуя. — Ах, прошу, не останавливайтесь, не мучайте меня…
Когда
Немудрено, что я провалился в сон, лишь коснувшись кровати. К счастью, в этот раз мой отдых ничто не прервало преждевременно; однако же сновидение мое было престранным.
Во сне я стоял на плацу перед строем моих девчат, и о чем-то долго и вдохновенно распинался, активно жестикулируя. Взгляд мой при этом был устремлен к небу: там над острожком кружил ворон, почему-то трехглазый, с каждым заходом опускаясь все ниже и ближе ко мне. Наконец, оказавшись над моей головой, птица зависла, громко прокаркала:
— НИЖНИЙ КИШЕЧНИК ВКЛЮЧЕН!
…и нагадила мне на голову. Вороний помет пробил мой череп, и я замертво повалился на землю, продолжая смотреть на то, как на построение острожного гарнизона один за другим обрушиваются невесть откуда взявшиеся снаряды требушетов.
…Утром, готовясь к запланированному конному рейду, я в полной мере осознал, для чего рыцарю необходим оруженосец, а офицеру — денщик. Облачение в доспех заняло больше времени, чем я ожидал; время я прикинул по привычке, но забыл, что в академии кадеты обычно помогали друг другу с расчетом на то, что в будущем обзаведутся личным слугой. Увы, в моем случае расчет не оправдался: к сожалению, маленький гарнизон острожка и так был загружен бытовыми обязанностями до предела, а отпечатанные в памяти уроки требовали не загружать подчиненных своими шкурными делами.
Покидая башню, я вдруг резко захотел зайти к Герте и поцеловать ее перед отъездом. Увы, прелестная алебардистка еще спала после караула, следуя моему же распоряжению. Я решил, что не стоит мешать ее отдыху по такому пустяковому поводу, тем более, что по возвращению у нас будет все время мира, или, по меньшей мере, срок службы в острожке.
Так или иначе, командир никогда не опаздывает и не приходит рано, только вовремя: я спустился во двор острога, когда конный отряд уже был в сборе. Снаряженные в бой дворяне всегда представляют собой зрелище величественное, и этот раз не стал исключением. Йолану и Ильдико конно и оружно я уже видел, но поместные всадницы смотрелись бледно на фоне Ристины. Её милость виконтесса предстала перед нами в ослепительно блистающем на солнце латном доспехе и длиннополом оранжевом сюрко с гербом де Форн; на великолепном шлеме-армэ работы столичных мастеров вместо плюмажа был закреплен огненно-рыжий пышный лисий хвост. Ее оруженосица, как подобает, оттеняла свою госпожу доспехом не менее тяжелым, но не столь ярким.
— Прекрасно выглядите. — совершенно искренне сказал я.- И трофей роскошный.
Ристина благодарно кивнула.
— Сама добыла, из арбалета.
— Здесь? — поинтересовался я, оценивая перспективы; охота на пушного зверя на фронтире, само собой, не ограничивалась королевскими законами.
— Да. В моем домене, к сожалению, лис уже не найти — почему-то ушли на восток.
Я забрался на Леоцефала. Отдохнувший и разгруженный от тюков, мой славный боевой конь всем видом теперь давал понять, что готов пуститься в галоп и топтать копытами зеленокожих налетчиков. Кто-то из послужилиц-конюших (к стыду, Мару и Лару я еще не различал) подал мне отобранный вчера ланс.