Древнерусская Игра - Много шума из никогда

Миронов Арсений

– А бабы не было с ними?

– Ах, оставь сие: какие бабы в бронях ходят?! А вот ребятенок подрослый был - в кости тонок, а уже меч немалый тягает.

– И что, уехали они?
– Данила отбросил искусанную травинку.

– С рассвета тронулись прочь - как Разбита про пожог на кузне узнал, всполошился весь и к ним побежал: почто, мол, изверги, с полыменем балуете! Убирайтесь, дескать; прочь - а не то народишко проведает, проучит вас! А видать, и верно, поселяне на них взогневались - потому как их двое только осталось, а третий богатырь сгинул невесть где. Так они вдвоем на коней своих железных скочили: один недоросль, другой великан - и прочь!

Гусята замолчал, наблюдая, как Данила пытается приложить к ссадине на боку огромный лист подорожника,

выдернутый из-под ног. "Не балуй, Данька, не поможет - возьми лучше у Разбиты калинового сока, это снадобье верное", заботливо сказал он, когда подорожник в очередной раз отвалился от раны и упал в траву.

– Остроумно, - отыскивая свежий лист, огрызнулся Данила.
– Сейчас поеду к Разбито и попрошу у него калинового соку. Я знаю - он не сможет отказать.

– К чему ж далеко ездити?
– усмехнулся рябой лучник.
– Бона десятников жеребок стоит, которого ты увел. А снадобье в торбе, у седла...

Данила медленно перевел взгляд на веснушчатый нос Гусяты, подумал немного - и, быстро вскочив, подошел к вороному жеребцу - тот щипал травку, приходя в себя после бешеной схватки. Оказывается, в ворохе седельных сумок таилось еще множество любопытных вещей - Данила аж икнул от радостного удивления: в самом низу, под свернутым плащом - его собственная торба с недоеденной медовой лепехой внутри! Он вмиг позабыл про калиновый сок и ссадины на спине - руки вытащили из торбы аккуратно свернутую кольчугу и короткий меч в хитрых воровских ножнах! Очевидно, десятник Разбита, нагрянув с лучниками на двор однорукого Середы, сразу обнаружил на пеньке возле избушки Данилин доспех и первым делом конфисковал его - еще прежде, чем заглянуть в колодец. Данила закусил губу, подавляя довольную улыбку - и как он угадал, на какую из лошадей прыгать!

– А как жеребка-то зовут?
– осведомился он у Гусяты, осторожно протискивая в подол кольчуги голову и кровоточащие плечи.

– Волчиком, - отозвался из травы Гусятин голос.
– Ну что, снадобье сыскал? Посмотри в рыжей торбе - там Разбита свои ценности хранит. И мне дай взглотнуть разок - больно уж тоска в голове ноет...

"Волчик... хороший мальчик", - Данила ласково потрепал жеребка по перепутанной гриве. И отстегнул от седла рыжую сумку - не торопясь распугал завязки. Погрузил внутрь руку: россыпь монет, кожаный бурдюк с калиновым соком и... какой-то мусор. Он уже почти вытряхнул в траву смятые клочки древесной коры - но вдруг бросился в глаза тонкий рисунок на бересте. Расправляя лоскуты в осторожных пальцах, Данила вновь приблизился к развалившемуся в траве Гусяте, протянул бурдюк со снадобьем.

– Прочитай, - коротко сказал он, когда Гусята отхлебнул из бурдюка и довольно пригладил побуревшие от сока пшеничные усы. Поправив на спине меч, Данила присел рядом и сосредоточенно прислушался.

– Стольного боярина Окулы морамскому десятнику Разбите слово - сыщи мне беглого вора Даньку Коваля да в железах в престол к моему двору управь - при сем письме три вестовых человека - накорми сделай что просят Окула, - с выражением зачитал Гусята и торжествующе покосился на Даньку.

– Слыхал? Сие и есть весточка приказная из Престола - все как я тебе сказывал. Эвое письмо Разбита уж дней пяток тому получил, а намедни и второе послание приспело с вестовым голубем - ну-ка, подай сюда!
– Он принял из Данилиных рук другую грамотку, размером побольше.

Стольного боярина Окулы десятнику Разбите слово - людям моим скажи да спешно пути держат в селение Косарцево на Жерехов двор - Даньку Коваля искай неустанно - коли живым сыщешь управь его в железах кo мне - ежли мертвым сыщешь присмотри при нем таблицу жестяну с узорами - сию таблицу мне пересылай спешно и с острасткою ибо драгоценна есть - боярин Окула.

Когда Гусята, дочитав, оторвал длинный нос от бересты и поднял глаза, Данила был уже в седле - передохнувший Волчик жарко затанцевал под седоком, почуяв на хозяине красивую боевую кольчугу и дорожный плащ - не зря, ой не зря хозяин подхватил с земли оброненный давеча цеп... Быстро

накинув на голову кольчужный капюшон, Данила сквозь железные кольца в последний раз оглянулся на лучника Гусяту:

– В какой стороне, говоришь, селение Косарцево будет? Гусята устало махнул рукой куда-то на полдень. Волчик с места сиганул в бодрую молодую рысь, легко взлетел по зеленому склону на гребень, навстречу прямым солнечным лучам: на какой-то миг жарко просияла на солнце серебристая кольчуга всадника, темным крылом косо промелькнул плащ - и крамольник Данька скрылся из виду...

А рябой Гусята неторопливо развязал бурдючок с целебным соком, вторично приложился к нему пышными усами и сделал долгий, щедрый глоток... Потом пощупал пальцем дырку на кольчужном вороте и сказал себе, что Данька-вогник, пожалуй, не такой уж отвратительный вор и лиходей. Самый обычный хлопец - и даже чем-то похож на самого Гусяту в юности. Такой же лихой и налетчивый.

V

Если к пустоте приделать руки,

Если посадить да на коня,

Если заиграть златые звуки

Он умчится, шпорами звеня!

И в сердце потечет ревнивая река...

Павел Кашин

На постоялом дворе Жереха, что разбит по главной улице селения Косарцы в Зорянском княжестве, не принято было открывать входную дверь ударом ноги. Именно поэтому - когда дверь, будто разорвавшись тучей древесной крошки, с треском вылетела из косяков на середину просторных сеней и, недолго постояв на ребре, шумно завалилась на устеленный сеном пол, - именно поэтому угрюмый сенной холоп, побледнев, угрожающе поднялся со стула навстречу невежливому гостю. Вместе с рваными клочьями дождя, бушевавшего снаружи, невежливый гость полез под низкую притолоку - и холоп предпочел не преграждать дороги этому неровному куску железа в размокшей кольчуге: нехорошо наклонив голову в стальном капюшоне, сминая по пути какие-то корзины и ящики, гость прогрохотал грязными сапогами по двери и полез по стонущим ступеням наверх, на мосты. Ошарашено покосившись на чугунный шар, волочившийся вслед за незнакомцем и цеплявший пороги гнутыми шипами, привратник бесшумно выскользнул в развороченный дверной проем наружу присмотреть за лошадью новоприбывшего постояльца.

Уже с порога гостевой клети Данила увидел хозяина - Жерех сидел у дальней стены, расслабив жирное тело в удобных креслах: в тесных глазах, в каждой складке широкого полуазийского лица, обросшего снизу жесткой татарской бородкой, гнездилась самодовольная господская улыбка. У Данилы уже не было сил на уловки и разведки - он изрядно намаялся в чужом седле под скользким дождем... Сквозь сетку железных колец, закрывавших верхнюю часть лица, он даже не смотрел на многочисленных постояльцев, теснившихся с обеих сторон за обеденными столами - многие из них, услышав грохот в сенях, теперь с любопытством обернулись поглядеть на вошедшего дружинника с тяжелым цепом в руке. Данила понимал: среди этих людей могут быть враги. Что ж, самый простой способ выявить неприятеля в толпе - это обнажить клинок и поглядеть, чья рука в ответ потянется к мечу. Оставляя на полу влажные следы мокрых сапог и не сводя глаз с Жереха, едва заметно заерзавшего в своем кресле, Данила подвалил к хозяйскому столу и с размаху уперся в него кольчужным животом. Столешница подпрыгнула - расплескалась брага в хозяйской чаше, похолодел и сощурился Жерех, приобнажая в улыбке верхние зубы.

– Я ищу вот этих людей, - очень негромко сказал Данила и положил на нечистый стол обугленный круглый жетон с гнусным символом из сцепленных угломеров. Для убедительности он слабо махнул десницей - и рядом с жетоном на столешницу с размаху прилег металлический шипастый шарик на цепочке.

Ox!
– Жерех поспешно накрыл потемневшую монетку смуглой ладонью, испуганно оглянулся на постояльцев, покосился на оскалившийся иглами шар и вновь перевел маслянистые глазки на гостя:

– Тихо! Тихо, мой друже... Остережемся окружающих! Утопив жетончик в потной ладони. Жерех уперся кулаками в стол и тяжело воздвиг на ноги свое раздувшееся тело - распрямившись, он стал едва ли не выше Данилы.