Древо ангела
Шрифт:
И после этих визитов он всегда уходил из дома Чески очень подавленным, поскольку было очевидно – английское прошлое Чески больше для нее не существовало. Так же, как и для Греты. Это огорчало и сердило его, но его мать всегда говорила: «Не буди спящую собаку», и он, в общем, старался так и делать.
Дэвид вымыл себе чашку и заварил чая, прокручивая в голове всю ситуацию. Он не мог даже представить, что же привело Ческу на грань суицида. Ему казалось, что у нее все было прекрасно.
Сам он был в Голливуде уже месяц, снимаясь в роли себя самого в большом фильме. Съемки закончились накануне, и он собирался возвращаться в Англию. По крайней мере, на какое-то время. После празднования восемьдесят пятого дня рождения
И он наконец больше не был одинок.
Он улыбнулся при мысли о ней: маленькой изящной фигуре, темных волосах, поднятых в высокий пучок, карих глазах, светящихся умом и теплотой. Она понравилась ему в ту же минуту, как он ее увидел. Это было на обеде, который давал его старинный друг по Оксфорду. Поскольку он был одиноким мужчиной, на таких мероприятиях его обычно сажали рядом с какой-либо одинокой дамой, большинство из которых не производили на него впечатления. Но Виктория, или Тор, как она предпочитала называть себя, была иной. Сперва он подумал, что ей слегка за сорок – хотя позже узнал, что ей было больше пятидесяти, – и она рассказала ему, что после того, как десять лет назад умер ее муж, она никогда не думала о новом замужестве. Она была профессором Оксфорда, специализировалась на истории Древнего Китая, а ее муж преподавал классическую литературу. Всю свою жизнь Тор провела в закрытом мире академии.
По дороге домой Дэвид думал, что такая культурная и образованная женщина конечно же совсем не будет заинтересована в человеке такой несерьезной профессии, как у него. Да, конечно, формально он тоже получил блестящее образование, но с тех пор вел совершенно иной образ жизни.
Однако через неделю после этой встречи он получил от нее записку, в которой она приглашала его в Оксфорд на концерт классической музыки, интерес к которому он выразил в разговоре. Он снял себе номер в местном отеле, недоумевая, как впишется в компанию друзей-интеллектуалов Тор. И провел совершенно чудесный вечер.
В тот же вечер, за поздним ужином, Тор укорила его за его стеснительность.
– Дэвид, вы умеете смешить людей. Это великий дар, гораздо больший, чем умение написать диссертацию про Конфуция. Уметь заставить человека рассмеяться и стать счастливым даже на несколько секунд – это чудесный талант. Ну и, кроме того, вы тоже учились тут, в Оксфорде. И сегодня вечером вы совершенно чудесно держались с моими друзьями.
Они начали видеться регулярно, и в какой-то момент он спросил, не хочет ли она провести с ним выходные. Он отвез ее в Марчмонт, где ЭлДжей немедленно к ней прониклась. Хотя Дэвид, учитывая плохо скрываемое раздражение его матери на его непреходящую привязанность к Грете – «Господи, милый, да она же даже не помнит, кто ты такой!» стало ее постоянной мантрой, – был не особо удивлен ее радостью оттого, что у него наконец появилась «подруга», как она деликатно назвала это.
– Ма, она и правда только мой друг, – настаивал он в эти первые выходные.
В следующие несколько месяцев Дэвид будто бы открывал себя заново; он любил музыку и искусство, ему нравилось гулять, взявшись за руки, по поместью после воскресного обеда, они допоздна обсуждали прочитанные книги за бутылкой хорошего вина. Но главное, ему казалось, что он наконец нашел женщину, которая ценит и любит его общество так же, как и он – ее.
Затем Тор сообщила ему, что решила взять годичный отпуск в Оксфорде и посетить те далекие места, о которых она рассказывала на лекциях и писала статьи,
– Но как же твоя работа? И Грета?
Тор конечно же все знала про нее. Грета была большой частью его жизни. Почти каждое воскресенье Грета приходила на обед к нему в гости в Хэмпстед или он сам навещал ее. Но в последнее время Дэвид, чувствуя себя виноватым, несколько раз отменял эти визиты, потому что договаривался о встрече с Тор. Он понимал, насколько Грета зависит от него. Она редко куда-то выходила, ее пугала толпа, и к ней никто не приходил, кроме него и Леона, который время от времени навещал ее по обязанности, да еще реже ЭлДжей и Ава, когда приезжали в Лондон. Грете казалось невозможным провести хотя бы одну ночь где-то за пределами убежища ее квартиры в Мэйфере. Она жила затворницей в буквальном смысле.
Он никогда не мог забыть того момента, когда она открыла глаза после всех месяцев в коме. Та радость, которую он испытал, когда со всей силой своей любви кинулся покрывать ее лицо поцелуями, заливаясь слезами, мгновенно сменилась ужасом, когда она оттолкнула его своими исхудавшими руками и спросила, кто он вообще такой. С годами он начал смиряться с таким положением вещей и с тем, что так может остаться навсегда. Поскольку память Греты упорно отказывалась возвращаться к ней, большого выбора у него все равно не было.
Дэвида нисколько не тяготила ее зависимость от него; в конце концов, он же ее любил. Но поскольку Грета никогда не подавала ему ни малейших намеков на то, что ждет от него чего-либо, кроме поддержки и дружбы, все эти годы ситуация оставалась неопределенной.
Встреча с Тор только выкристаллизовала эти отношения. Дэвид наконец начал понимать то, что пыталась все это время донести до него его мать: что добиваться Греты безнадежно.
Мама была права. Он должен был двигаться дальше.
Когда Дэвид убедил Тор в том, что серьезно настроен поехать с ней, они начали планировать свой маршрут. Они решили сперва поехать в Индию, а оттуда, поскольку Тор была заядлым путешественником, перелететь в Тибет, в Лхасу, и несколько недель походить по Гималаям. Потом они собирались путешествовать по Китаю, пройдя путем Марко Поло. Тор мечтала о таком путешествии много лет.
Дэвид вылил в раковину остатки заварки. Он знал, что, когда он вернется в Англию, ему придется пойти к Грете и рассказать ей о своем будущем путешествии. Она привыкла, что он время от времени уезжал в Голливуд на несколько недель – он часто спрашивал, не хочет ли она поехать тоже и, возможно, навестить Ческу, – но она всегда отказывалась. Но шесть месяцев – это очень долго. Ему придется попросить ЭлДжей и Аву, чтобы они навещали ее в его отсутствие.
И во теперь он совершенно случайно столкнулся с тем, что, как он понимал, окажется очень сложной ситуацией, из которой быстро не выбраться. Он позвонил своему другу Тони, сказал, что кое-что случилось и он сегодня не сможет до него добраться.
Повесив трубку, он невольно сравнил Ческу, спящую на диване в полном раздрае, с той прелестной женщиной, чье знаменитое лицо заполняло телеэкраны, газеты и журналы всего мира.
Совсем недавно должно было случиться что-то ужасное, что привело ее на грань самоубийства. Он задумался, как же выяснить, что это было. Посмотрел на имена и номера телефонов, круглым детским почерком Чески записанные в блокноте, лежавшем рядом с телефоном. Третьим номером был Билл Бринкли. Это был агент, к которому она перешла, уехав сюда, бесцеремонно бросив Леона. Наверняка он должен знать, что с ней случилось.