Дроу в 1941 г. Я выпотрошу ваши тела во имя Темной госпожи
Шрифт:
— А еще скажу, что шпион этот не сам сдался. Явно, его наш Лешак сам взял. Видели бы вы этого…
Он уже было набрал в грудь воздуха, чтобы красочно, со всеми подробностями описать, как из штабной палатки выскочил какой-то командир, и припустил в сторону радистов. А бегающие командиры, никому не нужно было это объяснять, совсем не к добру. Похоже, скоро что-то начнется.
— Расходимся по местам, — быстро проговорил один из бойцов, с тревогой поглядывая в сторону этой палатки. — К бабке не ходи, в штаб дивизии радиограмму отправят про шпиона. А потом тут такое заварится, что мама не горюй.
Бойцы сразу же начали шустро
Но полог палатки вновь шевельнулся. Наружу вышли двое бойцов с винтовками наготове и старший лейтенант с револьверов в руке. Следом вывели какого-то человека с перевязанной головой. Свежие бинты с проступающую кровью придавали тому вид героически раненного.
— Пошел! — шпиона ткнули прикладом в спину. Сзади шел еще один боец и аж целый капитан. — Вперед! А вы что уставились, как бараны на новые ворота?! — рявкнул капитан, заметив столпотворение вокруг. — Всем привести себя в порядок! Чтобы сапоги блестели, как у кота яйца! Всё заштопано, постирано! Бегом! Б…ь, сам командующий едет. Головы точно полетят…
Момент, и от всего многолюдья не осталось и следа. Всё разбежались по палаткам, спеша привести себя в порядок. Грозное «командующий едет» подгоняло не хуже плетки или кнута. Никому не хотелось оказаться крайним и испытать на себе гнев начальства.
— Черт, опять кровь пошла. Где этого санитара носит? — поморщился капитан, увидев кровь на шее пленного. — Командующий, как увидит это, с дерьмом же нас съест… Мать вашу, такого зверя прое…ли! Неделю в окрестных лесах отирался целый обер-лейтенант из Абвера, а мы ни слухом, ни духом. Точно с дерьмом съест… А ты чего плетешься?! Шлёпнуть бы тебя, суку, прямо здесь.
Обер-лейтенант Фишер, и правда, едва шёл. Ноги так переставлял, словно к ним были пудовые гири привязаны.
— Доннерветтер, — шептал немец искусанными в кровь губами, и его шёпот сразу уносил ветер.
Сейчас он ни капли — ни внешне, ни внутренне — не был похож на того бравого и никогда не унывающего Франца Фишера, лучшего выпускника варшавской диверсионной школы штурмбанфюрера Штехеля, любимца самого Канариса. Напоминал скорее тех самых большевиков-окруженцев, которые во множестве бродили по белорусским лесам. Такой же оборванный, окровавленный, а главное, с безнадегой и затаенным страхом в глазах. Выходит, спекся.
— Алес капут…
И сейчас чуть оклемавшись, Франц пытался понять, что же с ним произошло этой ночью. Похоже от сильного удара по голове (или ранения) у него что-то случилось с памятью. Последние несколько часов, словно выпали из его памяти. И теперь десятки самых разных вопросов крутились в его голове: как он, отлично подготовленный диверсант, оказался в плену, как на него вышли, почему он не смог уйти. Ведь, он не обычная шестерка из сдавшихся в плен большевиков, которых, наскоро подготовив, пачками забрасывали в ближний тыл противника для самых разных диверсий. Это им нужно было пускать под откос эшелоны с техникой и солдатами, подрывать мосты, поджигать склады с горючим, убивать отставших от своих красноармейцев и тд., то есть всячески нарушать логистику врага, не давать ему организовано отступать. Задача
— Тойфель… — сами собой срывались с языка ругательства. — Аршлос…
Все же получалось, о чем обер-лейтенант неоднократно и докладывал. Ближний тыл русских превратился в самую настоящую свалку из десятков разных частей и подразделений, которые то беспорядочно отступали, то лихорадочно пытались закрепиться на новом рубеже. И в царившей неразберихе командиры полков, дивизий и даже армий со своими штабами, килограммами секретных документов передвигались с горсткой охраны, едва не сами напрашиваясь на засаду и пленение. В одном из таких случаев пару недель назад Франц уже отличился, наведя парашютистов на штаб одной из танковых дивизий большевиков. Для врага все оказалось настолько неожиданным, что практически не было стрельбы и сопротивления. В результате два генерала с подчиненными были схвачены и оперативно переправлены за линию фронта. Фишеру за успешную операцию был уже обещан железный крест и новое звание. В добавок во время сеанса связи передали, что им интересовался сам адмирал Канарис. А это означало, что по возращению домой его ждала поездка в Берлин и возможно работа в центральном аппарате Абвера. Прекрасное продолжение карьеры для молодого офицера.
— Шейзаль…
Но вместо Берлина с его широкими проспектами и теплого местечка в Абвере он, обер-лейтенант Фишер оказался в плену и сидит в какой-то вонючей яме. Его как раз и спускали в какой-то то ли погреб, то ли землянку. Земляные ступеньки под ногами уходили вглубь, в полумрак, в котором с трудом различались скособоченная скамья, несколько мешком, здоровенная алюминиевая фляга и пара ящиков с капустой. Точно, погреб для продуктов.
— Русише швайне…
Оглядевшись и убедившись в надежности своей «тюрьмы», Франц со вздохом опустился на скамью. Откинулся спиной к земле и тут же с шипением дернулся. От неосторожного движения сдвинулась повязка на голове и его тут же накрыла резкая боль.
— М-м… — застонал он, закусывая губу, чтобы не закричать во весь голос. Голову словно огнем опалило. — Деннерветтер…
Ноги подогнулись, и от невыносимой боли сполз вниз. С силой клацая зубами замычал, не в силах больше терпеть. Раны на месте ушей буквально горели.
— У-у…
Не сразу, но постепенно полегчало. В висках уже не стреляло, когда качаешь головой. От боли не перехватывало сердце.
Франц медленно поднялся и по стенке побрел к выходу, к плетенной из ивняка дверце, из-за которой пробивались солнечные лучи. Ему срочно нужно было попить. От недавнего приступа боли горло пересохло, едва пропуская звуки.
— Эй! Зольдат?! Пить! Вода, — захрипел немец, дергая за плетеную дверцу. — Зольдат?! Где есть твой официр? Я хотеть пи…
Голос окончательно пропал, превратившись в сипение. Оставалось лишь дергать за дверь в надежде, что часовой его услышит.
— Кхе-кхе…
Наконец, с улицы донесся шорох. Плетенка резко упала наружу, а внутрь кто-то спрыгнул. Франц прищурился, пытаясь понять, кто это. Но солнце слепило, оттого и лица не разглядишь.
— Пить? Вода? — Франц сделал шаг вперед, раскрывая рот и показывая на него пальцем. — Битте…