Дроу в 1941 г. Я выпотрошу ваши тела во имя Темной госпожи
Шрифт:
— С такими караульными и врагов не нужно, — фыркнул Риивал, наклоняясь над спящим бойцом. — Вреда еще больше…
Нож остался в ножнах, хотя его так и подмывало избавиться от глупца. Остановили лишь скука и презрение. Дарить смерть это настоящее искусство, а не работа забойщика на скотобойне. И кому, как дроу, это знать.
— Спи.
Риивал несильно нажал на несколько точек на затылке караульного, погружая того в долгий и беспробудный сон. На утро тот очнется с дикой головной болью и полным беспамятством. Именно то, что нужно.
— А теперь займемся делом… — его губы
Он быстро спустился в подвал, где за одной из решетчатых дверей увидел «старого знакомого». Позаимствованными ключами открыл замок, и в два шага оказался рядом с нарами, где лежал немец.
— Вас? Вер ист да? — сонно залепетал очнувшийся арестант, в полумраке толком ничего не различая. — Кто здесь? Кто ты? — щурил глаза, пытаясь разглядеть вошедшего. — Ты? — в какой-то момент его глаза расширились в диком изумлении. Рот издал что-то нечленораздельное. Похоже, узнал того, кто его поймал. — Хр-р-р…
Поздно. Голову немца, словно зажали в тисках. В рот полезла какая-то пахучая травяная смесь, которую он безуспешно пытался выплюнуть. Не получилось.
— Не надо, хуманс, не дергайся, — шептал Риивал, наклонившись к его уху. — Лучше побереги силы, ведь они тебе скоро пригодятся… Хорошо, вот так и лежи.
Тело арестанта расслабилось, оказавшись мягким, словно набитым ватой.
— Сонная трава поможет тебе не умереть сразу, хуманс. Наслаждайся, хуманс…
Рядом с телом опустился вещмешок с вещами, нужными для ритуала. Движения у Риивала были отточенными, быстрыми — он доставал один инструмент за другим, ставя их в известном лишь ему порядке.
— Темная госпожа, это сильный воин, сумевший удивить своим искусством даже меня. Его броски ножей были так стремительны и невероятно точны, что мне едва удавалось увернуться. Достойный воин…
Восхваление жертвы было неотъемлемой частью ритуала Подношения. Чем более пышными и подробными были перечисления достоинств пленника, тем более ценным объявлялось подношение Богине и, соответственно ее благосклонность.
— Достойно восхищения и его умение идти по следу. Находясь в дальнем рейде среди многочисленных врагов, он в одиночку сумел пленить целого тысячника и многих его людей, — дроу говорил негромко, плавно, почти не делая пауз между словами. Оттого речь получалась тягучей, напоминающей молитвенное песнопение. — Я знаю немногих воинов, способных проделать такой же путь и остаться в живых…
Одним движением ножа дроу разрезал рукав пленника, вторым прочертил по коже глубокую кровавую царапину. Еще движение, и рядом с первой пролегла вторая точно такая же царапина. Прошло еще немного времени, и уже вся рука немца оказалась покрыта причудливым багровым рисунком, имевшим глубокий ритуальный смысл. В этих резких ломанных линиях, напоминающих хаотично переплетенные друг с другом черточки, были записаны имена Благословенной Ллос, Богини с тысячью имен.
— Боль, хуманс, будет лишь нарастать, заставляя тебя сходить с ума. Пока
Пленник сопел, пыхтел от ужаса, строя жуткие гримасы. В глазах плескалась невероятное отчаяние.
— Темная госпожа, прими же его в свои верные слуги.
Выдохнув, дроу замер, но через мгновение вновь взмахнул ножом. Его движения стали еще стремительнее, резче. Кровавые брызги летели в стороны, сталь порхала над телом бабочкой. Царапины стали надрезами, показались кости, плоть раскрывалась пластами, подобно одежде обнажая внутренности.
— Пусть он первым склонится у твоих ног…
И тут пленник дернулся и издал нечеловеческий вопль…
С первыми лучами солнца в полевой лагерь полка влетел взмыленный всадник, переполошивший всю охрану. Часовой у шлагбаума, «заинструктированный» после недавнего происшествия до самых бровей, не раздумывая, выстрелил в воздух при виде скачущего во весь опор вестового. Нападение, похоже, привиделось. Его товарищ, вообразивший было поимку еще одного диверсанта, выставил из окопа пулеметное рыло и во весь голос заорал «стой, стрелять буду».
— … Б…ь, из штаба! Совсем ослепли, вашу мать! — чумазый вестовой, с головы и до ног покрытый пылью, еще громче обложил их матом. — Срочная депеша! Молния!
— Пароль сказывай! — не уступал часовой, вцепившись в шлагбаум. Всем своим видом показывал, что сдохнет, но никого не пропустит. — И документы!
— Какой еще на хрен пароль?! Глухие что ли?! — всадник аж побагровел от злости. Одной рукой держал пакет, другой тянулся за плеткой. — Молния! Комполка срочный пакет нужно вручить! Олухи, б…ь!
Лишь с приходом разводящего — сонного, то и дело теревшего глаза, лейтенанта — все утряслось. Он одним глазом глянул на документы и махнул рукой, приказывая поднять шлагбаум. Действительно, вестовой из штаба.
— Товарищ полковник, срочная депеша! — всадник уже спешился и тянулся перед командиром полка, тоже привлеченного шумом. — Приказано немедленно вскрыть пакет и действовать в соответствие с инструкциями.
Увесистый пакет с сургучной блямбой, переданный полковнику, тут же привлек к себе внимание всех, кто оказался рядом. И в бросаемых на него взглядах не было ничего веселого. Командиры догадывались, что их короткому отдыху явно пришел конец.
— Хм…
С тревожным треском разорвалась пергаментная бумага. Куски сургуча еще падали, как полковник впился глазами в развернутый лист.
— Вот же… Сучий…
Скривилось лицо. От судороги дергалась щека, придавая лицу жуткое выражение.
— Все, амба, товарищи, кончился наш курорт, — устало проговорил он, пустым взглядом обводя собравшихся рядом командиров. — Четыре часа назад немцы прорвали фронт, ударив в стык десятой и тридцать первой армий. Прямо сейчас крупные моторизованные силы врага развивают наступление в нашем направлении. Понимаете, что это означает, товарищи командиры?