Дроу в 1941 г. Я выпотрошу ваши тела во имя Темной госпожи
Шрифт:
— Точно, кто-то говорит…
На не сгибающихся коленях [суставы совсем, ни к черту] старик стал пробираться дальше. Старался не шуметь, но куда там. Ветки, словно специально, цеплялись за одежду, хлестали по лицу.
— Уф…
Через десяток шагов где-то впереди, совсем близко, сверкнул багровый огонек. Похоже, свет от костра. И точно, сразу же дохнуло дымком.
Сделал еще несколько шагов, пока перед его глазами не предстала небольшая полянка. Вокруг костра, играющего на деревьях багрово-красными сполохами, угадывались шесть или семь человеческих
Гольцман, вытерев выступивший на лбу пот, спрятался за стволом дерева и в изумлении затих. Слишком странным, диким казалось разворачивающееся перед его глазами. На какой-то миг даже показалось, что он находится не в глухом белорусском лесу, а где-то в сибирской тайге и наблюдает за шаманскими танцами.
— Дивно, право слово…
Красноармейцы, а это, без всякого сомнения, были они, сидели вокруг у костра и синхронно раскачивались из стороны в сторону, напоминая собой накатывающуюся на берег волну прилива. Доктору хорошо были видны их спокойные, умиротворенные лица без единой кровинки.
— А это кто… это…
Тут из темноты появился тот, ради которого доктор и забрался в лесную чащу. Правда, Гольцман не сразу узнал сержанта, одетого бесформенный балахон странного цвета. Одежда, словно переливалась. При каждом движении менялся ее цвет или оттенок. Сейчас она просто серого цвета, через мгновение стала серебристой, а потом цвет сменился на бархатисто черный. Непонятно, словом. Может на нем была грязная шинель одета, а может кожаный мотоциклетный плащ. Поди, разберись.
— Хм…
Доктор все сильнее щурил глаза, пытаясь все рассмотреть. Даже слезы выступили, пришлось лезть за платком и вытирать их.
— Может, пока по лесу шел, в паутине извазюкался? — ему все не давал покоя странный цвет одежды. — Не пойму никак…
Сержант тем временем прошел вперед, оказавшись на расстоянии вытянутой руки от костра. Теперь можно было хорошо рассмотреть его одежду, чем сразу и занялся Гольцман.
— Боже мой, — охнул доктор, не замечая, как его пальцы с хрустом цеплялись за кору дерева. Ноги дрогнули, став словно ватными, оттого и пришлось опереться на ствол дуба. — Это же никакая не одежда… господи, как же такое возможно…
Никакая это была не дерюга, не шинель, не плащ-палатка! Оно двигалось, меняло цвет, утолщалось и утончалось! Оно было живое!
— Это же… Господи… Это же пауки!
Мириады крошечных паукообразных созданий покрывали его тело сплошным покрывалом, создавая невообразимое зрелище. Скрытая под пауками человеческая фигура казалась струящейся, меняющейся, оттого и еще более жуткой. То черный, то серый, то искрящийся, человек смотрел прямо на старика.
Доктор, прожженный циник, вспоминавший о Боге лишь изредка, да и то с понимающей усмешкой, вскинул перед собой руки, словно защищаясь. Будь у него оружие, вытащил бы и его. Ведь, происходящего просто не могло существовать в реальности. То, что видели его глаза, было из области мистического, перед чем даже война с ее смертями и ужасными страданиями казалась совершенно понятной и объяснимой. Здесь же он оказывался
Чувствуя, что сейчас грохнется от охватившей его слабости, Гольцман начал пятиться. Ноги сами собой несли его назад, подальше от этого проклятого места.
— Пауки… Как же так? Это же пауки… Настоящие пауки… А он ничего… Смотрит и все…
Увиденное его не просто испугало, а выбило из привычного, понятного. Только что все было совершенно ясно — лес, он, собравшиеся красноармейцы. А теперь?
— Они слушаются его… А глаза, какие у него глаза…
От слишком резкого движения нога подвернулась, и старик бы рухнул на землю, если бы его не схватили. Как расшалившегося мальчонку, доктора приподняли, крепко встряхнули и поставили на ноги.
— И что ты забыл здесь, хуманс? — Гольцман вздрогнул, когда у его уха прозвучал этот свистящий шепот. — Сейчас совсем не время для прогулок. На небе полная луна…
Риивал, конечно же, уже давно его заметил. Как бы тот ни старался быть тише и незаметнее, шум все равно стоял такой, что дроу то и дело морщился. Мало приятного, когда кто-то вмешивается в ритуал Посвящения.
— Хуманс… — вырвалось у него презрительное шипение. — Младенцы племени, и то меньше шумят.
Похоже, местный целитель, наконец, созрел для разговора. Последние дня он с такой жадностью и нетерпением поглядывал на Риивала, что их встреча была неизбежной. К сожалению, это случилось в самое неподходящее для этого время.
— Ритуал нельзя прерывать.
Он, наконец-то, решился взять себе первых учеников, чтобы с их помощью удвоить, а то и утроить, усилия по возвращению Богини. Одному, будь ты хоть легендарным мастером клинка или арахной-воительницей, будет трудно добиться успеха на этом пути. А Богиня не прощала промедления.
— Никак нельзя.
Дроу в два прыжка догнал старика, и, подхватив за шкирку, мягко усадил на землю у дерева. Судя по бледности и бессвязному лепетанию, тот был сильно испуган.
— Дыши, глубже дыши, — он заглянул в бесцветные глаза старика. — Сейчас все пройдет. Даже опытные воины чего-то боятся, и никогда не стыдятся этого. Сиди, жди, и скоро все узнаешь, если, конечно, захочешь. Понял?
Дождавшись от целителя кивка, Риивал развернулся и пошел обратно. Ритуал должен быть завершен не смотря ни на что, иначе будущие ученики навсегда останутся в дурном беспамятстве.
— … Темная госпожа, в твою славу и твою честь, — возвращаясь к костру и сидевшим вокруг него людям, Риивал продолжил восхвалять Богиню. Обращение и восхищение Темной госпожой есть традиционное начало всех до единого ритуалов дроу. — В твое царствие и твое могущество, грядущее и неотвратимое…
Каждый из склонивших перед ним голову был отобран им лично. Проверенные, надежные, готовые без сомнения выполнить любой его приказ, они напоминали самих дроу из его родного мира. Воины признали его своим господином, по собственной воле вверяя в его руки свои жизни.