Дроу в 1941 г. Я выпотрошу ваши тела во имя Темной госпожи
Шрифт:
Ситуация вдобавок осложнялась тем, что за карьерой строптивого генерала пристально следили из Берлина, что серьезно «связывало руки» фон Клюге. По слухам, сам Гитлер благоволил к генералу, не раз расхваливая его молниеносные удары по противнику.
— Вы правы, Ваше Высокопревосходительство: я категорически не согласен с предложенным планом компании! — Гудериан резко кивнул, сделав шаг вперед к карте военных действий. Весь напряженный, резкий от переполнявшей его энергии, он полностью оправдывал свое прозвище — «Гейн-ураган». — У нас нет времени на перегруппировку сил и ожидание подхода дополнительных пехотных дивизий. Наши танковые части не настолько потрепаны, чтобы оставаться в обороне. Необходимо сейчас
Указка в его руках порхала по карте, то и дело останавливаясь на населенных пунктах, железнодорожных станциях, мостах через реки.
— Как же, позвольте поинтересоваться, вы собираетесь закрепляться в городах без пехотных частей? — ехидно спросил фельдмаршал. — Неужели высадите часть танковых экипажей?
В этом, как и всегда, и была вся суть спора. Основательный фон Клюге не желал оставлять за собой разрозненные очаги сопротивления и всякий раз старался подтягивать за наступающими танками пехоту. Гудериан главное видел в том, чтобы мощными танковыми ударами разбить основное сопротивление противника. В рассеянных войсках большевиков он уже не видел опасности, считая, что ими займется идущая следом пехота.
— По моему мнению, такое отношение к планированию операций просто недопустимо, — командующий не давал Гудериану и рта раскрыть, продолжая «давить» на него. Пусть тот и любимчик фюрера, но, как главнокомандующий, фон Клюге просто обязан был поставить на место этого наглеца. — Это ставит в крайне уязвимое положение наступающие части. Без крепкого тыла и флангов невозможно успешное наступление, и это аксиома военного искусства.
— Я тоже не понаслышке знаком с военным искусством, — усмехнулся Гудериан. Всем своим видом показывал свое отношение к теоретикам. Себя-то он мнил настоящим практик от военного дела. — Один только вид моих панцеров разгонит тысячи даже десятки тысячи окруженцев. Во Франции я совершал ежедневные марши под сотню километров, и лягушатники целыми полками разбегались или сдавались в плен.
Командующий чуть не задохнулся от возмущения, хотя и старался не подавать виду. Сказывалась прусская косточка военного в четвертом поколении. Фон Клюге служили еще тогда, когда и самой Германии в помине не было. А этот выскочка смеет при нем делать настолько безапелляционные заявления.
— Вы, господин, генерал видимо совсем не читали последние сводки, иначе бы имели совершенно иное мнение! — ледяным тоном произнес фельдмаршал, беря со стола несколько бумажных листов с печатным текстом. — Если у вас в войсках не хватает времени для ознакомления со сводками, то потрудитесь ознакомиться с ними здесь и сейчас.
Скривившийся Гудерина взял бумаги. На лице, правда, было написано полное отторжение. Мол, на кой черт мне ваши бумажки, когда я на земле все это вдоль и поперек исползал.
— Если кто-то еще не ознакомился со сводками службы охраны тыла, то напомню, — издевательски проговорил фон Клюге, отводя взгляд от Гудериана. Ясно чувствовалось его удовлетворение от того, что удалось при всех ткнуть этого выскочку лицом в его же некомпетентность. — За последние двое суток в тылу резко выросло число нападений на наши войска и гарнизоны. Партизаны настолько обнаглели, что начали нападать и на действующие части. Только за вчерашнюю ночь было убито сто сорок пять немецких солдат, за сегодняшнее утро — еще шестьдесят семь. Причем сделано это исключительно холодным оружием. И в таких условиях вы, господин генерал, столь пренебрежительно отзываетесь о службе охраны тыла…
По итогам совещания было принято решение о продолжении
— Уверен, тесное взаимодействие с нашей пехотой, господин генерал, научит вас такому ценному качеству военноначальника, как терпение и внимание к деталям, — громко произнес фон Клюге, пристально посмотрев на Гудериана. И надо было видеть вспыхнувшее бешенством лицо последнего, которого, получается, прилюдно оскорбили. — А теперь прошу проследовать в вверенные вам подразделения. Оперативная обстановка продолжает оставаться напряженной.
Генерал Гудериан с такой силой хлопнул дверью, что она едва с петель не слетела. Стремительно сбежал по лестнице, быстро пересек улицу и вскочил в командно-штабную машину.
— В дивизию! — хлопнул он по приборной доске перчаткой. Офицер для связи, сидевший на переднем сидении, даже бровью не повел, словно каждый видел своего командира во взбешенном состоянии. Понимал, что для своего здоровья сейчас лучше помалкивать. — Живо!
Машина с буксом рванула с места, ныряя в ближайший переулок. За ней, стараясь не отстать, летел грузовик с охраной.
— Связь со штабом!
Гудериан все никак не мог успокоиться. Прилюдная выволочка, устроенная командующим, все еще стояла перед его глазами, а каждое слово фон Клюге звучало в ушах. От испытанного унижения генерала едва не трясло. Жутко хотелось все отмотать назад и высказать фельдмаршалу все, что накипело.
— Я сказал: связь со штабом! Сколько можно ждать?!
Офицер связи, только что корпевший над рацией, уже протягивал ему наушники с микрофоном.
— Штаб на связи, господин генерал.
Гудериан едва не вырвал у него наушники.
— Дежурный?! Соединить с генералом Лемельзеном! — командир 47-го моторизованного корпуса находился в его личном резерве, но сейчас ему нашлась работа. — Генерал?! Гудериан на связи! Для твоих панцеров есть работа! Ты ведь жаловался, что они уже застоялись в тылу? Так вот, поднимай корпус! Пришло время иванам преподать так, чтобы они драпали до самой Москвы! Ха-ха!
Напрямую ослушаться фельдмаршала фон Клюге Гудериан не мог, но косвенно, в обходную, попробовать мог. 46-ой и 27-ой усиленные моторизованные корпуса будут действовать согласно распоряжению командующего, и сдерживать русские танки, а 47-ой корпус ударит им во фланг и окончательно сокрушит все боеспособные соединения.
— Где у тебя передовые части? Деревня Сувалки? Какое дурацкое название! Там штаб 17-ой танковой дивизии? Передай им, что скоро прибуду и лично поставлю задачу…
Во всем этом и был генерал Гудериан, по праву заслуживший громкое прозвище «Гейнц-ураган». И дело было не в его природной строптивости или нетерпении, которых, если честно, хватило бы и на двух, а то и трех человек. Просто он искренне верил в то, что говорил, продвигал и реализовывал — подвижная война, стремительные марши моторизованными соединениями, молниеносные удары по противнику ударными танковыми группами. Все остальное, к чему апеллировали его оппоненты-генералы и фельдмаршалы, — неторопливое, последовательное наступление, создание качественного превосходства над противником, крепкие тылы — считал уже отжившими методами, отголосками прежней великой войны. Будущее военного искусства он видел именно в тесном сочетании двух принципов — стремительность и ударная мощь. А воплощением всего этого стали знаменитые панцеры, легкие и средние немецкие танки, прокатившиеся по всей Европе с севера на юг и с запада на восток.