Другая жизнь. Назад в СССР
Шрифт:
— Ага.
— Дело нужное, — вздохнул физрук, не понятно о чём сожалея, то ли об утраченной молодости, то ли о срывающейся тренировке. Ему очень нравились те движения что мы практиковали и особенно разработанный «мной» парный комплекс, основанный на липкости рук и ног. Причём, мы его выполняли парами и синхронно, как в контакте, так и на удалении. Синхронность и нравилась физруку больше всего. Мне комплекс и самому нравился, и его я придумал, действительно, сам. «Предок» только «чуть-чуть» подсказал и сам удивился, что так можно было.
Я уже был переодет в «цивильное»: брюки, рубашку и болоньевую
Такие вещи мне совсем не добавляли, а, наоборот, отнимали статус. Знающие люди видели в чём ты одет и определяли вещи по коттону, строчке, лэйблу, клёпкам, цвету и запаху. Определяли и оценивали. Не вещи, а твой статус в обществе. Как не странно, низкий статус среди учащихся и обычных граждан продолжал тревожить меня и теперь, когда у меня, вроде как, прописался разум взрослого человека. Но оказалось, что во мне прописался не разум, а память. И это меня, когда я осознал свою свободу от чужих мыслей, натурально радовало. С одной сороны радовало, а сдругой, я понимал, что подвержен юношеским эмоциональным всплескам. Умом понимал, но справиться с собой не мог.
Отключив «предка», я не стал дожидаться тридцать первого автобуса, идущего через площадь Луговую в центр, а сел на двадцать седьмой, идущий на Чуркин вдоль трамвайных путей, намереваясь где-нибудь до остановки Спортивной пересесть на рельсовый транспорт. Однако на остановке трамвая Строительная, где располагался наш клуб самбо, я увидел Валерку Гребенникова с характерным квадратным газетным свёртком, «удостоверяющим», что в нём находятся очень дорогие фирменные диски, о чём-то разговаривающим с двумя «ребятами» чуть постарше его.
Ребята то и дело оглядывались по сторонам, а Валерка, прижимая левой рукой свёрток, ожесточённо, словно итальянец, жестикулировал правой рукой. Однако на его физиономии я вдруг увидел обречённость, и это выражение его, обычно наглого и высокомерного лица, просто вытолкнуло меня из автобуса.
Ребята то и дело оглядывались по сторонам, а Валерка, прижимая левой рукой свёрток, ожесточённо, словно итальянец жестикулировал правой рукой. Однако, на его физиономии я вдруг увидел обречённость, и это выражение его, обычно наглого и высокомерного лица, просто вытолкнуло меня из автобуса.
Трамвая ещё не было, и я спокойно подходил к трамвайной остановке, пытаясь не привлекать внимание грабителей. Всё-таки неожиданность — лучший друг нападающего. А то, что драки не избежать, я уже понимал. А меня в руках ничего не было, но я взял в обе ладони по пятаку. Не для веса, нет. Для того, чтобы не забыть сжать кулаки. Всё-таки бойцовской практики у меня было совсем мало, руки привыкли хватать и большие пальцы торчали в растопырку.
Я подошёл как раз в тот момент, когда старший и меньшего размера грабитель перешёл от слов к делу. Он ударил Валерку кулаком в лицо, но тот каким-то образом увернулся и, поднырнув под рукуи, вмазал нападавшего куда-то
— Вы что делаете, волки?! — громко спросил я, подойдя совсем близко. Грабители на меня едва глянули, и я уже намеревался тихо ткнуть одного и второго в нервные узлы, когда Валерка, увидев меня, заорал:
— Бей их, Миха!
Ну не придурок? Однако, сам он тоже вместо того, чтобы «рвать когти вдоль откоса», стал вылазить на остановку и этот манёвр оценил старший грабитель.
— Гаси этого, — крикнул он младшему напарнику, который оказался даже крупнее меня. Ну, в смысле, чуть выше и значительно массивнее. Во мне то сейчас было килограмм шестьдесят пять.
Великан сунулся ко мне, но получил левой в челюсть и стал заваливаться назад, очень неожиданно для меня, потому, что я продолжал пытаться контролировать Валеркиного соперника, «окучивавшего» вылазившего из ямы Валерку. Да так заваливаться, что я е успел его подхватить, а он со всего маху хрястнулся затылком об рельс. Глаза его закрылись, а из-под головы на блестящий рельс стала растекаться красная лужица.
Кто-то из ожидавших трамвая граждан женским голосом истошно заорал: «Убили!», а трамвай, оказывается уже подходил со стороны «Сахалинской». И подходил именно по тому пути, на котором лежал ударенный мной грабитель. Благо, что он лежал на ближайшем к остановке рельсе. Я схватил его за обе ноги и волоком стащил с рельса. В это время глаза его открылись, и голова не брякнулась разбитым затылком на камни, лежащие на трамвайных путях.
Трамвай с удивлённой вагоновожатой проехал мимо и остановился в положенном месте, открыв двери.
— Бежим, — крикнул я Валерке, дал в ухо его сопернику и запрыгнул на заднюю площадку трамвая. Валерка последовал следом. Двери закрылись, трамвай тронулся, а мы, глядя в открытое заднее окно, увидели, как вокруг «тела» собирается толпа.
— Ты, чо, завалил его, что ли? — спросил он. — Он живой хоть?
— Был живой. Глазами лупал.
— Ты куда едешь? — спросил он тяжело дыша и заставляя себя дышать ровнее.
— В кино. А тебя куда черти понесли?
— Да вот… У Вовки забрал диски… Отвожу хозяину.
— Пи*дец, — вырвалось у меня. — Вот я попал. Это же чистой воды уголовка. А вдруг дуба даст?
— Я тебе заплачу, — прошептал Грек.
— Да, пошёл ты! — скривился я. — С тобой свяжешься… Ведь не хотел же! Млять! Как специально!
— Да, ладно… Может ещё обойдётся? Ты так неожиданно подошёл. Откуда?
— В автобусе ехал. Увидел тебя и этих мазуриков. Вот и вышел из автобуса. Млять! На свою голову…
— Хе-хе… Не на свою… Хе-хе… Ловко ты его вдарил! Левой, а так смачно. Словно насадил на копьё.
— Млять! Иди нахер! — снова выругался я. — И что теперь делать? Идти сдаваться?
— Дурак, что ли? Раз в сознании, значит сам упал. Ты только махнул рукой, он испугался, шагнул назад и зацепился за бордюр пятками. Там бордюр был.
— Бордюр ближе к рельсам. Не прокатит.
— Значит просто за асфальт зацепился.
— На бороде синяк останется. Я хорошо ему попал. Как бы перелома у него не было. Вон какой он тяжёлый. Вся сила там и осталась. В челюсти.