Другая жизнь. Назад в СССР
Шрифт:
Оставив картинки на столе, чтобы посмотрел отец, я, сварил супчик и пожарил минтай, которого в магазине дешёвого было полно, так как его никто не брал. Я приноровился его жарить, а мама, видя, что минтай в нашей семье «идёт на ура», стала готовить его под маринадом на противне. Но мне до таких вершин кулинарии было, как до луны, поэтому я просто содрал с рыбин шкуру, замесил филе, нарезал кусочками, сделал кляр и пожарил.
Одновременно приготовил рис, который научился варить, засыпая в сильно нагретую кастрюлю и заливая, постоянно помешивая, чтобы не комковался,
Как договорились, к Чарусовым я пришёл к пяти часам. Буквально следом за мной, я ещё не успел разуться, позвонили и Надежда Евгеньевна впустила вприхожую молодого человека в синей замшевой куртке и такой же кепке, и джинсах с такой жёлто-оранжевой строчкой, что «Ливайс» был виден за версту. Да и туфли у него, соответствуя современному понятию моды, имели приличную платформу.
— Интересно, где он работает? — подумал я. — Фарцовщик?
В руках у молодого мужчины, а это всё-таки был скорее мужчина, чем парень, была большая спортивная сумка с надписью «Adidas».
Я выскочил из своих «разношенных» школьных, но начищенных, туфель, не развязывая шнурков, и метнулся в зал, где спокойно на диванчике «Ладога» (он, наверное, стоял в каждой квартире Приморского края'), и затаился, предварительно сказав Светлане «привет» и сунув папку с рисунками, которые обещал захватить.
Она тут же открыла папку, стала листать картинки, в основном это были портреты, спрашивая, «кто это», и несколько карандашных пейзажей с видами из моего окна: сопки, море, корабли на рейде. Один из кораблей я настолько приблизил, что он не влез кормой целиком, но на его левом крыле мостика был виден человек в штурманской фуражке и тёплой кожаной куртке.
Мне нравилась эта картинка тем, что каким-то, непонятным и мне образом, передавалась погода, тревога и настроение: чайками, выворачивающими крылья от ветра, рваными клочьями дыма, трепещущими флагами, матросом, скалывающим лёд с лебёдок, и самим штурманом, зябко кутающимся в поднятый меховой воротник. Ещё мне нравилась эта картинка тем, что в ней можно было прописывать мельчайшие детали и она ещё, не смотря на общий благоприятный эффект, была не дописана.
— Мама, смотри, какое чудо! — воскликнула Светлана, показывая картинку «лицом» к входившей в зал матери.
— Ох! — произнесла та и нахмурившись посмотрела на меня. — Это тоже ты, э-э-э, нарисовал?
— Нарисовал, — кивнул головой я.
Они охали и ахали над моими рисунками, я же был спокоен, так как к ахам и охам привык и не считал свой «дар», настоящим даром свыше. Мои рисунки хоть и получались идеальными, но они меня не радовали, как мои прежние картинки. Так, как сказал мне «предок» не радовался ни кто из гениев. Творчество, когда достигалось своего апогея, становилось либо мукой, либо ремеслом. Айвазовский, например, нарисовал тысячи прекрасных картин, излучающих свет. Для кого-то это был верх
Так и у меня. Раньше любая картинка радовала меня, и я хвастался ею. Родственники поражались. Даже младший брат двоюродный пошёл в художественную школу, чтобы тоже уметь. Теперь же, как и с уроками в школе, так и рисункам, радоваться и удивляться переставали. Ну и правильно! Один обыгрывает всех в шахматы, другой, прыгает выше всех, третий крестиком вышивает или гладью. Я — хорошо создавал иллюзию окружающего мира простым карандашом. Ремесло-с…
— Ой! А это я! — сказала Светлана.
— Это тебе, — сказал я.
— Обалдеть! — сказала она. — Мама, это я!
— Мама — это она, — пошути я, вспомнив анекдот, но мою. реплику никто не заметил.
Портрет был хорошим. Хм… А каким он ещё мог быть?
— Точно ты. Это не фотография? Я видела такие…. Э-э-э… Крупнозернистые…
Пока женщины рассматривали мои рисунки, Виктор Васильевич, так человек представился мне, установил на цветной телевизор видеомагнитофон JVC HR-3300, подключил его, добившись на экране шипения и помех типа «снег» и вставил кассету. После нажатия кнопки «Пляу» «снег» пропал, пошли помехи строчками и наконец появилось изображение, где белым по чёрному светилась надпись «Twentieth Century-Fox. Presents».
Я проговорил:
— Кинокомпания «Двадцатый век Фокс» представляет. Продукция Харли Бернарда и Мэйса Ньюфилда. Грегори Пик и Ли Ремик в фильме Омен. Предзнаменование или Знамение. Музыка и текст песни Голдсмита. Под музыку звучат латинские фразы: Мы пьем кровь. Мы едим тело. Поднимите тело сатаны. Радуйся, радуйся, Антихрист! Да здравствует сатана!
— Ты всё врёшь! Шутишь! — рассмеялась Светлана.
— Нисколько! — покрутил я головой и продолжил под картинку движущейся машины снятой изнутри и возникшую надпись. — Рим. Шестое июня шесть часов утра.
Мужчина берётся за голову, а я продолжил «переводить».
— Ребёнок умер. Он дышал какое-то мгновение, потом перестал дышать. Ребёнок мёртв. Умер. Ребёнок мёртв.
Машина остановилась, мужчина вышел, а я посмотрел то на одну, то на другую женщину, сидевших с разным выражением лиц. Светлана с открытым ртом, её мать со сжатыми губами и нахмуренными бровями. Виктор Васильевич с интересом смотрел на меня, а не на телевизор.
— Переживёт ли она это? — продолжил я. — Боже, как она хотела ребёнка. Конечно, ведь время идёт. Что мне сказать? Что мне теперь сказать ей?
— Вы могли бы усыновить ребёнка, — говорит человек в сутане.
— Она хотела своего.
— Смею заметить, он даже похож. Вашей жене не обязательно об этом знать[2].
[1] https://ru.wikipedia.org/wiki/Sikorsky_CH-53_Sea_Stallion
[2] https://vkvideo.ru/video-213757173_456240456?ref_domain=yastatic.net
Глава 28
— Хороший перевод, Михаил! Я бы сказал, артистичный. Даже интонации кое-где сохранены.