Друзья, которые всегда со мной

Рябинин Борис Степанович

И все же урок я получил, и серьезный. Незаметно-незаметно, а «форму» Снукки начала все же терять. Незаметно — для меня; а свежий глаз обнаружит сразу.

Впрочем… Вспоминается, как я старался зачесать ей волосы перед выставкой в Сокольниках, в Москве. Это был первый сигнал. Там, где были болячки, произошло изреживание волосяного покрова, и требовалось большое искусство, чтоб скрыть дефект от придирчивого глаза эксперта. (Попутно — мораль: а как иногда возникают обиды на судей? «Придирается»… «Подумаешь, шерсть ему не нравится, пятнышко

не на том месте»… Виноват сам владелец, чаще — он! Теперь, когда прошло столько времени, я могу сказать это без ложного стыда и с полной самокритичностью.)

Вышло так, что я не смог показать Снукки Алексею Викторовичу до ринга, как было уже не раз. (Нет, не для того, чтоб уговориться, как ее показывать: просто ему всегда не терпелось посмотреть на нее. Он испытывал наслаждение от вида красивого животного, а Снукки, кроме всего прочего, была его любимицей!) Едва мы появились, он сразу направился к нам и, нахмурясь, спросил:

— Что с ней?

— Ничего…

Я показывал себя круглым дураком.

— Ничего! А спина?

— Был авитаминоз…

— Был! — И он сейчас же отошел.

Затем я увидел, что он о чем-то разговаривает с главным судьей, незаметно показывая в нашу сторону. Небось, говорит, что собака экстра-класса… (У Алексея Викторовича было пристрастие к таким словам, как «экстра», «элита» и т. п.) Как я заблуждался! Глаз у моего друга был наметанный — сколько он перевидал на своем веку эрделей! И каких! (Хотя моя Снукки была отнюдь не из худших; но тем строже он подходил к ее оценке!) Цепочка людей и животных не прошла полного круга по рингу, как он, видимо, договорившись со старшим коллегой, сделал мне знак, предлагая выйти из ряда на середину. Что ж, и к этому было не привыкать. Не раз выставка для Снукки заканчивалась подобным образом: сразу «отлично», золотая медаль — и привет!..

Увы, на сей раз все обстояло по-другому. Оба они внимательно осмотрели Снукки; остальные стояли и наблюдали за нами. Затем главный судья сказал:

— Вне ринга. — И, видя, что я не понимаю, пояснил: — Описание вы получите. А сейчас оставьте ринг. Погуляйте.

— Идите, идите, — как совершенно чужому и, не глядя в глаза, повторил за ним Алексей Викторович. Губы его сложились в маленькое сердечко, словно у обиженного ребенка, и приняли подчеркнуто-строгое выражение. Я повиновался, не понимая, что произошло.

Почему-то припомнилось, как однажды на нашей выставке приезжий судья сказал Альбине, дочери Снукки: «Где бороду-то потеряла?» Владелица Альбины краснела, бледнела, но это не спасло ее от критических замечаний. У Снукки бороденка тоже стала жиденькая.

Ринг тем временем продолжался. А мы со Снукки стояли как неприкаянные. Я не мог взять в толк: куда нам теперь?

Да, оглядываясь назад, я теперь сам удивляюсь, каким оказался тугодумом. О чем говорил Алексей Викторович с главным судьей? Вероятно, сказал: собака знаменитых кровей, сама многократная выставочная победительница… ну, и все такое прочее. Зачем

позорить ее? Пусть уйдет с миром. Вот что значило «вне ринга». Назидание всем. К животному всегда нужно быть внимательным; нельзя — вывел на прогулку, покрасовался, а потом забыл…

Алексей Викторович спас меня от позора. Но одновременно он поставил точку. С арены нужно уходить вовремя. Я пренебрег этим правилом… В сущности, в этот день он преподал мне урок дружбы и принципиальности. Спасибо, спасибо, дорогой друг!

Когда-то Алексей Викторович обратил меня в свою веру — сделал эрделистом; ныне он подвел и черту под моей деятельностью владельца четвероногой знаменитости, долгое время служившей украшением выставочных рингов. В этом имелась некая закономерность, или, если хотите, какое-то облегчение, утешение для меня.

И все-таки я был растерян, подавлен. Как?! Снукки больше не отличница, не победительница выставок? Обидно…

Долго думал, какую телеграмму послать домой. В конце концов сочинил, не очень вразумительно (дома ее не поняли): «Выставочная карьера Снукки окончена тчк. Оценка прежняя но вне конкурса тчк. Судейство было очень строгое тчк. Эрделей небывало много тчк. Послезавтра выезжаем домой тчк».

Что я еще мог написать? Свалить на болезнь, на возраст? Откровенно говоря, хотелось, но удержался. Нечестно. Признаться, что я плохой хозяин, просмотрел, мол, виноват?

«До самых врат смерти…»

Теперь я приступаю к самой грустной части своего повествования, если не считать горестей и бед, принесенных войной.

В отношении Снукки я постепенно успокоился: не вечно же ей ходить в чемпионках! Годом раньше, годом позднее, но все равно пришлось бы сходить со сцены. Конечно, приятнее, когда это происходит позже, но, в общем, Снукки и так уж набрала немало медалей. Заботил Джери. Неумолимая судьба посылала новое испытание и, кажется, самое серьезное…

Снова больница, врачи, рентген.

Со дня операции прошло около десяти месяцев. Недолго Джери радовал своим здоровым видом. Опять началось что-то неладное. Да, приходилось признать, недуг вцепился в Джери и не отпускал.

Тяжело терять друзей; а Джери был действительно друг, верный, испытанный, могучий, готовый пойти в огонь и в воду ради хозяина; рецидив его болезни потряс меня, и теперь я уже с трудом прослеживаю ход событий, их последовательность.

Однако попробую все же восстановить, как все происходило.

Я заметил припухлость на морде Джери. Флюс? Болят зубы? Приподняв верхнюю губу, обнаружил под нею на десне шишку с голубиное яйцо. Круглую, аккуратную. Откуда она взялась? Отчего?

Не помню почему, — вероятно, Леонид Иванович находился в краткосрочном отъезде, — но осматривал Джери другой врач, услугами которого мы пользовались и раньше. Он хмурился, молчал, долго не говорил ничего определенного.

— По поводу чего его оперировали?

— Рака.

— М-да…