Дубль два. Книга вторая
Шрифт:
Вот эти-то божьи дети, неслышно выйдя из лесу, и поинтересовались у прохожего, чего он тут забыл. И ответ «родничок ищу, водицы испить, братцы» вопрошавших как-то не вдохновил. Завязалась неожиданная для душеспасительной притчи свалка, из которой бывшему епископу пришлось уходить огородами и лесом, потому что к насельникам скитским стали подтягиваться резервы, поднятые «в ружьё» святым криком «Наших бьют!». Но вода в тех ключах всё равно была не та, что, как помнилось, плескалась в баклаге Сергия.
И вот на этих-то благостных мыслях о былом и прозвучал недовольный голос из леса:
— И чего тебе тут
Оборачивался Степан едва ли не в воздухе. Стоявший возле сосны дряхлый, но крупный старикан со здоровенной сивой бородищей и глазами, внешние уголки которых только что не вертикально вниз смотрели, как у шарпея, изучал нового человека на берегу безо всякого удовольствия. И, судя по словам его, новым путник для него не был.
— Поздорову, отче, — вежливо для начала поприветствовал его Устюжанин.
— Здоровее видали, — сварливо буркнул тот, поправив на седой гриве торчавший острым углом вверх чёрный куколь схимника. — Чего пришёл сызнова?
— Обет у меня, отче. Положил себе вызнать, как преподобный Сергий питьё своё готовил. Ягоды все уже знаю. Сколь мёду класть и какого — тоже. С водой беда, никак годную не отыщу. Не пособишь ли? — он сам не знал, почему выбрал такую манеру общения со странным монахом.
— Дельно. И правдиво. А то вы, предвечные, любите тень на плетень наводить да околесицу плести. Помогу, коль не шутишь, да слово дашь, что поделишься готовым, — глаз старца заблестел, а ноздри раздулись.
— Даю слово, отче, поделюсь, — кивнул Степан. А вот креститься истово почему-то не стал.
— Ягоды — хорошо. Мёд — очень хорошо, особливо коли донника в нём вдоволь. Вода — покажу, попробуешь, запомнишь, да похожую искать станешь. Она на миру нечасто попадается, но и не в одном-единственном месте тутока течёт. А загвоздка, вишь ты, в Солнце, Яри да Древах.
Степан едва не сел на заросший бережок Кончуры. От старца в куколе, расшитом белыми крестами да серафимами услышать такое было неожиданно.
— Водицу-то в кадушке оставить возле Древа на сутки надо. А после под Солнышко ясное на рассвете вынести. Да Яри дать чуть ей. Вот тогда и получится питьё алое, будто лалы жидкие, что знающий люд ценит.
Держа слово, данное странному старому схимнику, Устюжанин с каждым посещением Радонежья привозил баклагу, оставляя на берегу речушки, в том самом месте, где состоялась памятная беседа. Пока не узнал в конце XIX века, что собеседник его, монах, подвижник, Христа ради юродивый, отошёл. А в обители, основанной им, царили уже новые порядки. И жили две ищейки второго ранга.
— С тех пор и не бывал, почитай, в тех краях, — грустно закончил небывальщину Степан.
— Предупреждал я Фильку, чтоб уходил, — с горечью кивнул Сергий, — да куда там. Нехорошо так говорить, конечно, но гордыня — что безумие, ни единого шанса не оставляет на спасение, что души, что тулова. Он же десятилетиями с тех пещер округу всю в руках держал. Император всероссийский знал про него да в переписке состоял, шутка ли? Губернаторы, почитай, с руки кормились. Ты знал, что они там печатали фунты, франки и марки?
Тут помимо Устюжанина удивлённо покачали головами все, даже Павлик.
— Идеи-то хорошие были, да про овраги забыли, как водится.
Старики-разбойники осушили кубки. А я понял, что ещё хоть одна, крошечная, незначительная, малюсенькая новость о чём-бы то ни было — и у меня просто башка лопнет. Она почти вслух отказывалась принимать дальнейшую информацию. Глядя на нездоровый блеск в глазах Лины и Алисы, можно тоже было предположить что-то подобное. Одному племяннику было отлично — на столе оказались его любимые теперь черничные левашики, и, пока мама с открытым ртом слушала нового бородатого дедушку, он исхитрился зацепить сразу два. Хорошо, что подаренная рубаха его была синяя — щедро политая черничными слюнями, товарного вида она почти не утратила.
— Так, гости дорогие, кто голодным остался? — внезапно спросил Степан. Это хорошо, это правильно. Нам как раз можно было задавать уже только простые вопросы, безальтернативные. И желательно — про еду.
Все загудели, гладя себя по животам, проводя ребром ладони под подбородком или сыто отдуваясь — кто как мог уверял хозяина, что в части питания замечаний не было ни одного.
— Вот и хорошо. Тогда пойдём, горницы вам выделю да покажу. Запоминайте, а то у меня тут потеряться — раз плюнуть. — Это прозвучало чуть тревожно, конечно. — Вы, внучки, наверное, на боковую сразу, а мы с Сергуней да Яром посидим ещё чуть. Разговор у нас не закончен. Но коли кто решит остаться — гнать не стану, вам решать.
С этим словами папаша Хэм поднялся, отошёл от стола на шаг и трижды топнул ногой по камню. Мне показалось, что от нашего острова-эстрады стали расходиться круги по воде. А ещё — что под нами шевельнулось что-то громадное, со слона размером. Или больше. Устюжанин тем временем сложил из пальцев на правой руке какую-то немыслимую фигуру, поднёс ко рту и дунул.
Зажмурились все, кроме, наверное, Хранителя — в пещере акустика была потрясающая. И резкий высокий переливчатый звук пронёсся, будто пулемётная очередь. А вслед за ним плавучий остров стал поворачиваться. Золотые низкие ворота, или, вернее, приземистая калитка, в которую мы сюда входили, смещаясь по часовой стрелке, сдвинулась на девяносто градусов. И за ней из лазурной глади поднялся мостик, почти такой же, как тот, по которому мы шли к столу. Только перильца были не белые, а розоватого оттенка, с широкими серыми прожилками. И в конце мостика в стене пещеры засветилась белым двустворчатая дверь. Точно такая же, как та, что была до обеда. Только ручки были не в форме когтистых лап, а вполне обычные, начищенные до блеска, что было видно даже отсюда.
Следом за хозяином, мы ступили на розовые сходни. Я держал Энджи за руку, но, вопреки ожиданиям, скользко не было — вода на этом камне не задерживалась. За нами шла сестрёнка с зевавшим во весь рот Павликом на руках. Замыкал, привычно, дед. За бесшумно раскрывшимися дверями оказался очередной изящно подсвеченный коридор, выходивший в точно такой же, только перпендикулярный ему.
— Глядите, отсюда направо: первая дверь ваша, — Степан кивнул нам с Линой. — Вторая — ваша, — кивок адресовался Алисе. — Ну и крайняя, Сергунь, твоя. Запомнишь ли?