Дубль два. Книга вторая

Дмитриев Олег

— Пройдёт, сынок, — отвечала та чуть сдавленным голосом. А в глазах стояли слёзы.

— Дай я подую?

И Земля дрогнула. Павлик, округлив глаза, шлёпнулся в траву. Алиса бросилась к нему. Лина отдёрнула от меня руки, будто её током ударило. А я почуял то, о чём говорило Древо. В ответ на мою глупую, бесполезную, но искреннюю жалость и стремление облегчить боль пришла та самая беспримерная и безоговорочная Любовь. Сила, для Земли незаметная, ничтожная, вливалась в меня потоками, будто притягивая ладони к поверхности. Трава вокруг зашевелилась, хотя ветра не было и в помине.

Хоровод блестящих

частичек Яри, неразличимых только что, заплясал перед глазами, будто я попал в страшенную метель. Они переливались на Солнце, наполненные, напоённые его силой. Их было бесконечно много. Я взял чуть-чуть, только для того, чтобы сразу передать, пропустив через себя, Матери-Земле. И края зиявшей подо мной раны стали сходиться. А когда всё закончилось, продолжал чувствовать в себе обе этих силы. Ярь и Могуту, о которых говорили Древо и Хранитель.

— А-а-а-ать… — восхищённо протянул племянник.

— И не говори, сынок, — выдохнула Алиса.

— Это что было? — прошептала Лина.

— Чудо, — ответил Хранитель.

А я никак не мог отнять рук от травы, будто что-то продолжало удерживать их прижатыми. Словно что-то ещё должно было произойти. Но для этого нужно было что-то сделать. Что-то отдать. А у меня, кроме Яри, ничего не было. И я отдал Земле её.

Между мной и Павликом, что лежал на руках у Алисы, сидевшей напротив, зашевелилась трава, словно ветер дул, кружа на одном месте волчком. Не везде, а лишь на крошечном, в локоть, участочке. А потом медленно, едва заметно для глаз, стебли расползлись по краям образовавшегося круга голой тёмной почвы. Из самого центра которого показался зелёный росточек. Он, неуверенно покачиваясь из стороны в сторону, как недавно Павлик на этом самом месте, тянулся вверх. На наших глазах выбросив сперва один, а следом и второй листочек. Они были насыщенного, густого цвета, но на Солнце не блестели, как у Осины. Изрезанные по краям, листики росли, пока не стали размером со спичечный коробок. Стволик крошечного деревца к тому времени вытянулся уже сантиметров на пятнадцать и возле земли начал темнеть, словно покрываясь плотной, взрослой корой. А потом Земля отпустила мои руки. И я сразу же обнял Энджи, прижавшуюся ко мне всем телом, уронившую голову мне на плечо.

— Нет, други мои. Вот это — чудо, — я впервые слышал такую интонацию в Речи Оси. Завороженно-восхищённую.

— А это кто? — тихо спросила Алиса.

— Это — Вяз! — торжественно ответило Древо.

— Вставай, Петро! Поедем мы, пора нам. А ты раньше, вроде как, покрепче был на это дело, — с укоризной говорил Сергий спавшему, уронив голову на стол, однополчанину. Тот дёрнулся, поднимаясь и обводя всех нас, сидевших в комнате, очумелыми глазами.

— Как так-то, Батя? Только что ж на берегу сидели? — изумлению старика не было пределов.

— Ты, Петюня, больше там самогонку не бери, где брал, — наставительно, даже с лёгкой тревогой посоветовал Хранитель. — Какая река? Песни слушали сидели, да и сморило тебя.

— Клавка, паскуда, никак опять димедролу подсыпать взялась! — хмуро выдохнул тот, потирая шею.

— Не иначе, — согласно кивнул Сергий. — Но нам-то так и так пора. Рад был повидаться, Петро. Ты береги себя, не пей помногу.

— Давай хоть провожу, — предложил старик, у которого Хранитель фразу «а на посошок» буквально украл.

— Да дойдём мы, ложись уж, друг старинный, отдыхай.

Крючок-то на калитке мы и сами закроем. Глядишь, и встренемся ещё. Ну, бывай, Петро!

— Бывай, Батя! — растерянность его не покидала, но ни спорить с бывшим командиром, ни перечить ему старый солдат не стал, перебравшись на кушетку.

Выходя, я заметил, как Хранитель приобнял за плечи фронтового товарища, который, вроде бы, уже даже похрапывать начал. От ладоней его отделились бело-жёлтые круги, прошли в грудь и слились в один, который стал медленно истаивать, растворяясь.

До машины шли молча. Меня уже почти не качало, но Лина не отходила ни на шаг. Со стороны казалось, что я деревней веду её под руку. На самом деле было совершенно наоборот. Сергий нес на руках Павлика, будто бы о чём-то беседуя с ним Речью. По крайней мере лицо у племянника было задумчивое необычайно, и глаз с деда он не сводил. Сестрёнка шла рядом, глядя то на них, то на нас.

Сидя было, конечно, лучше. Стоять, а тем более ходить, как-то не влекло, откровенно говоря. Кресло Вольво обняло за плечи, как руки старого друга, и стало полегче. На трассу выбрались быстро, машин на ней снова почти не было. Солнце стояло ещё высоко.

— Глянь на карту, Аспид, — попросил Ося. Именно попросил, чем удивил несказанно.

Я опустил взгляд на смартфон, что привычно лежал на правом бедре, и положил себе купить в ближайшем городе нормальное крепление на руль или переднюю панель — не один еду, надо бы и поудобнее что-то придумать, чтоб от дороги не отвлекаться.

— Левее. Выше. Ещё выше чуть. Покрупнее можно? — предвечный зелёный штурман, видимо, прокладывал какой-то курс, помимо нашего изначального, на Тверь.

— Вот! Точно, тут. Смотри, Вот деревенька Почурино, а чуть к Северу над ней — Сновидово. А между ними лес. Туда бы нам, — выдал он, наконец.

— А чего мы там забыли? — влез Сергий.

— Место там подходящее.

— Для чего? Удавиться? Или в болоте утонуть? — в Хранителе, видимо, после сегодняшних переживаний позитива оставалось ещё меньше обыкновенного.

— Для яслей. Древу нельзя от колыбели далеко быть, особенно новорождённому. А там глушь да тишь. И речка рядом правильная, нужная, — непонятно, как водится, пояснил Ося.

— Мы его с собой не повезём, что ли? — удивился дед.

— Нет, Серый, нельзя, — терпеливо ответило Древо. — Он чем больше удаляется — тем сложнее будет корни пустить да в рост пойти.

— А что за речка? — не выдержал и я.

— «Держа» зовётся. Старинная, раньше шире была, кажется. Тут край вообще интересный, здесь рядом и Волга течёт, и Вазуза, и Москва начинается. И ещё одна, колыбель-река, племени вашего исток. А Держа — потому как сила в ней, власть. Не всякому сгодится-примется, но для маленького Вяза — лучше не найти. Там, выше по течению, на ней Дуб раньше рос. Великое Древо было, могучее. Ему вся округа кланялась. Да лет так четыреста назад напела одна сволочь чёрная Ивану-царю про то, что Дубу тому Тверские да Старицкие требы поганые кладут, извести хотят великого князя Московского и всея Руси. Всея Руси-то на то время было — хрен да маленько, но власть всегда голову дурманит, любая, что большая, что малая. Древо о ту пору без Хранителя стояло. Эти, с мётлами у сёдел, народишко согнали, сколь смогли, обложили хворостом да сушиной. И спалили к псам, вместе со всем городищем. Оно с тех пор Погорелым и зовётся.