Дублинский отдел по расследованию убийств. 6 книг
Шрифт:
Внезапно мальчишка наклоняется к ней, Бекка даже не сразу соображает, что это он пытается ее поцеловать. Она успевает увернуться, и губы ухажера утыкаются в ее волосы.
— Нет, — резко бросает она.
— А-а-а, — огорченно тянет парнишка. — А почему нет?
— Потому.
— Прости, — пришибленно бормочет малыш. И густо краснеет.
— Знаешь, думаю, твой брат тебя разыграл, — вмешивается Холли. — Этот прикол вряд ли с кем-то сработал хоть раз. Так что дело не в тебе.
— Наверное, — печально соглашается он и продолжает сидеть рядом, потому что и подумать жутко,
— Давай-ка, — Селена протягивает мальчику свой телефон, — сфоткай нас. А потом свалишь к своим, и будет, как будто ты просто нас выручил. О’кей?
Благодарность на мальчишеской физиономии почти щенячья.
— Да, — выдыхает он. — Ага, о’кей.
— Бек, — протягивает руку Селена, — иди сюда.
Бекка, ерзая, подсаживается ближе. Рука Лени крепко обнимает ее, Холли прижимается с другого боку; Бекка чувствует их тепло сквозь ткань худи, чувствует их надежность и поддержку. Тело впитывает их, словно кислород.
— Улыбочку! — подскакивает мальчишка. Он заметно повеселел.
— Погоди-ка. — Бекка решительно и жестко проводит тыльной стороной ладони по накрашенным губам, размазывая суперматовую несмываемую стойкую помаду "Фирс Фокс", превращая ее в боевую раскраску. — Вот так, — и довольно улыбается, — "сыыыр".
Слышна звонкая очередь щелчков, пока мальчишка жмет на кнопку.
— Ого-го, я готов! — кричит за их спинами Крис Харпер. Под саундтрек визгов Эйлин Рассел он выпрямляется на куче бетонных блоков и делает обратное сальто на фоне неба. Приземляется не очень точно, покачнувшись; по инерции его заносит чуть дальше, он влетает в высокие сорняки и шлепается на спину в колышущиеся зелено-золотистые заросли. И лежит там, распростершись, глядя в обманчиво голубое небо, и хохочет во весь голос.
7
На этот раз суматоха перемены выглядит и звучит иначе. Кучки девчонок жмутся по стенам, тихо переговариваются голова к голове. Низкий гул сотен быстрых шепотков. Но гул обрывается и девчонки разбегаются, едва кто-нибудь оборачивается и замечает нас. Слух уже распространился.
В учительской мы застали несколько педагогов, устроившихся пообедать, — отличная учительская, кофе-машина и постеры с Матиссом, немножко роскоши для создания хорошего настроения. Накануне доску проверяла учительница физкультуры, и она божится, что приходила туда сразу после уроков и все просмотрела очень тщательно. Обнаружила две новые записки, с черным лабрадором и от девочки, которая копит деньги на увеличение груди. Всё, мол, как обычно. Когда доску только повесили, был настоящий взрыв, десятки карточек за день, но постепенно ажиотаж угас. Если бы была еще одна записка, третья, она бы заметила.
Нас провожали настороженные взгляды — настороженные взгляды и уютный запах тушеного мяса, и сразу же, не успели мы удалиться на достаточное расстояние, всплеск возмущенных перешептываний.
— Слава богу, — сказала Конвей, не обращая внимания
— Она сама могла повесить записку, — возразил я.
— Училка? — Конвей шагала сразу через две ступеньки в сторону кабинета Маккенны. — Если только она полная идиотка. Зачем привлекать к себе внимание? Пришпиль бумажку в тот день, когда ты не дежурная, и пускай найдет кто-нибудь другой, на тебя не подумают. Нет, она не при делах.
Кудрявая секретарша Маккенны, вежливо улыбаясь, вручила нам готовый список. Орла Бёрджесс, Джемма Хардинг, Джоанна Хеффернан, Элисон Малдун — разрешено находиться в художественной мастерской в течение первого вечернего учебного периода (18.00–19.15). Джулия Харт, Холли Мэкки, Ребекка О’Мара, Селена Винн — разрешено находиться в художественной мастерской в течение второго вечернего учебного периода (19.45–21.00).
— Ха. — Конвей отобрала у меня листок и привалилась бедром к столу секретарши, перечитывая список. — Кто б подумал. Придется поговорить с каждой из восьми, по отдельности. Пускай их немедленно снимут с уроков и присматривают, глаз не спуская, пока я не закончу.
Лучше не давать им шанс сговориться или скрыть улики, если они этого еще не сделали, что, впрочем, маловероятно.
Конвей продолжала:
— Я устроюсь в художественной мастерской, и пускай с нами посидит учительница. Как там ее, французский преподает? Хулихен.
В мастерской было свободно, и нам передали, что Хулихен явится моментально, как только ей найдут замену на уроке. Маккенна безропотно распорядилась: коп захотел — коп получил.
Никакая Хулихен нам не нужна была. Если допрашиваешь несовершеннолетнего подозреваемого, необходимо присутствие его законного представителя, а вот при допросе несовершеннолетнего свидетеля это необязательно. Если можно обойтись без посторонних, лучше так и сделать: иногда наедине подростки могут выложить то, чего никогда не сказали бы в присутствии мамы или учителя.
Если вы приглашаете законного представителя, для того есть причины. В ситуации с Холли я вызвал соцработника, потому что оказался один на один с девочкой-подростком, и еще из-за ее папаши. Конвей тоже вызвала Хулихен не без оснований.
И художественную мастерскую выбрала неспроста.
— Когда наша девица будет проходить мимо, — она мотнула головой в сторону Тайного Места в коридоре, — то непременно туда обернется.
— Если только у нее не железное самообладание, — заметил я.
— Будь оно так, она не прилепила бы эту записку.
— Ей хватило самообладания, чтобы продержаться целый год.
— Да. Но сейчас сломалась. — И Конвей распахнула дверь мастерской.
Чисто и свежо, классная доска и до блеска отмытые длинные зеленые столы. Сверкающие раковины, два гончарных круга. Мольберты, деревянные рамы, сложенные в углу, запах краски и глины. Одна из стен — громадное французское окно, выходящее на газон и парк. Конвей, похоже, вспоминала наши кабинеты рисования — рулон ватмана и несколько баночек засохшей гуаши.