Дура LEX
Шрифт:
В итоге очарованный мною судья Масси решил выпустить Беслика из тюрьмы без всякого залога, при условии что жить он будет… у меня дома. Плюс еще несколько условий, а именно: комендантский час с восьми вечера до восьми утра, когда Беслику не разрешено покидать мой дом, и ножной электронный браслет. Браслет будет связан особым образом с моим номером телефона, и, в случае если Беслик отойдет от телефонного аппарата на расстояние более пятидесяти футов, в определенном месте раздастся телефонный звонок, оповещающий о нарушении комендантского часа. Нарушение грозило автоматическим заключением Беслика в тюрьму до суда. Закрывая заседание, судья Масси строго-настрого запретил Левану и Беслику не только приближаться к Армену Аганбегяну и его дому на расстояние
Судебный пристав сказал, что на оформление бумаг уйдут сутки и мы сможем забрать Левана и Беслика завтра в два часа дня. Пока я вел машину, думал, как преподнести Айлин новость о страшноватом госте, который вселится завтра в наш дом. Конечно, Айлин будет против, да и какой нормальный человек согласился бы жить под одной крышей с таким чудовищем? Ведь главная причина, по которой мы боимся попасть в тюрьму, — не боязнь изоляции или ограничения в перемещении в пространстве. Это боязнь оказаться в замкнутом пространстве с такими людьми, как Беслик. Но выбора, приводить или не приводить Беслика к себе домой, у меня не было. Если я нарушу постановление суда и отвезу Беслика в любое другое место, я попаду в ту же тюрьму, что и Беслик. Из адвоката я превратился в подельника.
К четырем часам дня я был в офисе. Тут же позвонил Рома и сказал, что зайдет через час с одним человеком обсудить кое-какие вопросы.
Рома пришел с писателем Ильей Горским. По виду Горского нельзя было сказать, что он очень радовался скорой свободе Левана и Беслика. Илья был бледен. Рома попросил Илью рассказать, при каких обстоятельствах он познакомился с Бесликом (с Леваном он знаком не был), как свел Шихмана с братками и что обещал им Шихман. Я спросил Илью, знает ли он, где прячется Шихман. Илья сказал, что не знает, хотя часто говорит с ним по телефону. Из этих телефонных разговоров Илья понял, что Шихман ни на какое сотрудничество не пойдет и максимум, на что мы можем рассчитывать, это поговорить с его адвокатом, с которым Илья знаком. Я понимал, что на Шихмана надежды мало. Во-первых, он трясется за свою шкуру, во-вторых, американцы могут ему тоже чего-нибудь предъявить за растрату чужих, пусть и бандитских, денег. Да и вообще что это за сделка для лицензированного финансового брокера — получить деньги неизвестно от кого через оффшорную компанию, а затем пустить их на ветер? Брокер ведь может инвестировать деньги клиента только согласно инструкциям самого клиента. Другое дело, если Шихман одолжил деньги — тогда он имел право распоряжаться ими как хочет, поскольку инвестировал их от своего имени, а не от имени клиента. Но одолженные деньги надо отдавать, а деньги клиента, инвестированные согласно инструкциям, но проигранные, отдавать не надо — риск есть риск, и, давая инструкции, клиент знал, на что идет. Чем выше риск, тем выше отдача и, соответственно, ощутимее проигрыш. Это простое правило знают все.
Мне было важно знать, на каких условиях Шихман на самом деле брал деньги у братвы. Я предполагал, что вряд ли он читал бандитам лекции о механизме фьючерсных сделок и соотношении прибыли к степени риска. Теоретически возможно, что бандиты от лица и под прикрытием какой-нибудь официальной российской компании могли пожаловаться американским властям на поведение Шихмана и финансово-брокерской компании, где он числился. Тут пахло и мошенничеством, и просто кражей, и отмыванием денег, и нарушением всех мыслимых и немыслимых параграфов закона, касающегося биржевых операций. Чтобы избежать наезда со стороны американских правоохранительных органов, Шихман, не исключал я, пошел бы хотя бы на то, чтобы признать свой долг какой-нибудь российской компании, а также дать показания, что знает Беслика и Левана (а он их знал) как порядочных и благопристойных людей. Значит, у Беслика и Левана с Шихманом могут быть общие интересы.
Я позвонил адвокату Шихмана Айре Гринбауму. Его офис оказался в одной
— Борис, между нами, он серет кирпичами уже две недели. Где-то прячется, даже жена не знает, где он. Он звонит жене и мне каждый день и спрашивает, не приходили ли за ним. Я спрашиваю: а кто должен прийти? Вместо ответа я слышу один плач. Вообще-то у брокера очко должно быть посильнее. В любом случае Шихман расплавился и ни на что не годен. Да, и еще один момент. У меня есть распоряжение от мистера Шихмана немедленно связаться с ФБР, как только будет предпринята попытка со стороны ваших клиентов выйти на него. Так что очень хорошо, что вы связались со мной, а не начали его искать.
Мы с Горским вышли от Гринбаума на Бродвей.
— Подонок этот Шихман! И эти два недоноска на мою голову! — Лицо Горского посерело. — Понимаешь, Шихман на самом деле хорошо отработал мои бабки, ну я и посоветовал его в Москве ребятам, но не этим, а совсем другим! А там уже пошло-поехало.
Я понял, что Горский, независимо от того, был ли он в доле с Шихманом, беспокоился, как бы ему тоже не предъявили счет. На содействие Горского Беслик и Леван, таким образом, не могли рассчитывать. Не будет же он рассказывать суду, с кем он свел Шихмана, пусть даже через посредников, а о том, чтобы предложить ему лгать под присягой, не могло быть и речи. Во-первых, адвокаты таких предложений не делают, во-вторых, не каждый умеет лгать. Грасс разделает Горского под орех на перекрестном допросе, да и не был Горский в такой ситуации, как я, когда можно, ничем особенно не рискуя, болтать правду от вольного. Я ведь болтал в основном о России, немножко о Беслике, а Горскому пришлось бы говорить о конкретной сделке — с именами и датами.
Я пришел домой поздно вечером и сказал Айлин, что завтра ко мне на несколько дней прилетает из Москвы известный циркач-силовик. Не мог же я сказать Айлин правду — что я привезу Беслика в наш дом на неопределенное время.
На следующий день Горский зашел ко мне в офис, чтобы вместе ехать в Коннектикут забирать Левана и Беслика. Братва добиралась своим ходом. Мы с Горским сели в мою синюю «Альфа-Ромео» и только отъехали от гаража, как получили сильный удар по правому зеркалу — это открыл дверь водитель запаркованного фургона. Зеркало раскололось, и корпус его повис.
— Плохая примета, — сказал Горский. — Я, пожалуй, останусь. Передай привет ребятам, скажи, что я болен.
Горский вылез из машины и пошел в сторону Бродвея ловить такси.
Я кое-как зафиксировал болтающееся зеркало и погнал в Коннектикут. Когда приехал, все уже были в сборе, включая Лэйна и Брайана. После подписания необходимых бумаг Леван и Беслик увидели, наконец, солнце свободы. Когда пошли к машинам, я обнаружил, что Коли и Дики с нами нет. Леван и Беслик сели в машину к Роме и Славику, но подошел Брайан и сказал: «Борис, пусть Беслик едет с тобой, так спокойнее будет. Везешь его прямо к себе на дом. Если с ним будут какие-то проблемы, немедленно дай знать».
Сначала Беслик упирался, но когда я напомнил ему, что он все еще находится на территории тюрьмы, он сразу успокоился и пересел в «Альфу». Рома крикнул, чтобы я следовал за его машиной — по пути будет небольшая остановка.
В машине Беслик буйствовал, задирал без конца штанину и, показывая ножной браслет, кричал, что его, как какую-то скотину, на цепь посадили. Я отвечал, что большого выбора у него не было. Беслик не выказал ни малейшей благодарности за то, что я его вытащил. Понимал ли он, что очутился на свободе благодаря мне?