Душой наизнанку

Мамочева Юлия

II

Превосславленного Воскресения Отзвенели колокола! Вдаль уносится тройка весенняя: Бездорожье — небесная мгла! Синь июньскую сонно-высокую Заюлила июльская жарь. Поле солнышком, кажется, соткано, Словно б русской крестьянкою встарь. Светотень синевисто-виссонную Где я сердцем уже смаковал? …Негу помнит мою благовонную, Царскосельскую, церемонную — Царскосадовый карнавал! Я по полю бреду; пыльно поле-то — Но глаза от иного горят. В них пылает дворцовое золото С белизною резных колоннад. И колени дрожат оробелые, Сердце, полно тебе — не дрожи! …Плещут крыльями лебеди белые По волнам опалённой ржи… Прорастает из почвы испамятный сад, И скульптуры целуют взгляд, И молочно-белёсые губы богов Проливают

неслышный зов.

III

Плачет небо лиловой лавою: Пленный ливень стремится вон. Ослеплённое сгинувшей славою, Пало лето на плаху времён. Тучи, черти, опаловой плевою Ох, хоронят — да охру полей… Осень венчана стать королевою И троих поменять королей!.. Пара первых сокрыта могилою: Срок отсижен, оплакан конец, И ноябрь сбирается с силою, Мировой примеряет венец. По морям всепланетного тления Брежу, брежу — то вброд, то вплавь… Нега ль гонит? Геенна осенняя! Вьётся выею змейною явь… Поле ливнем елейным заплёвано, Почва, чавкая, ступни сосёт. То, что в разум вравнялось, вмуровано, Всюду в небо, волнуясь, ползёт. Лезут — золото, стены лазурные, Колоннады — из-под земли; Нимфы мраморные да ажурные Шепчут: «Верный!.. Гляди! Внемли…» Чай, ничком через чаянья чинные… Часом, навзничь; кругом — гроза… Отче! Очи кричат лебединые, Клики птичьи клюют глаза!..

Царскоселье моё, царски сильное!

Царскоселье моё, царски сильное! Перья кожу дерут изнутри… Я лечу к тебе мглою пыльною; Ну же, вылечи, не кори!.. К чёрту личность: чужбиной червивою Доведённый до чёрной черты, Птицей вольною, птицей спесивою Я врываюсь в твои сады! И над царством цветенья дворцового Блудным лебедем бью крылом, К пелене серебра озерцового Рвусь сквозь завесь небес — напролом… Подо мной, как ладонь, разаллеены, Разлинованы длани Села; Полнокровной Элладой взлелеяны, Улыбаются белые эллины — Древний мрамор нагрет добела! «Недвижимые! Мир вам, хорошие! Долго не был в миру я родном…» Брызги свежие перья взъерошили, Бытие провернулось вверх дном… И плещусь я по ряби пруда-озерца, Выгнув выю на зов бирюзовый дворца. Меж друзей бледнокрылых по глади плыву, Перед счастьем склоняя главу.

одиНОЧество

Небо на быт наложило ложное вето; Силюсь сыскать в полуслепи последний лаз. Ночь моя! Ночка, какого ты сейчас цвета? Ты сейчас — тысяча сотканных вместе кошачьих глаз. Ночь! В этой зыби беззубой свои ладони бы Не разодрал я, напарываясь на бриз… Сколько осколков оскаленных снизу до неба, Если кровавит пальцы мне твой каприз?.. Сердце сочится спесью, слезами, висами Сердцу настолько тесно, что бьётся в клеть. Долго ль ещё станешь мучить его капризами? Долго ль ему, исскоблённому, так болеть? Жжённая чёрно, по мне — ты тождественна буре, Всем торжеством — невозвратнее катастроф. Я не запятнан, распятый на амбразуре; Но обескровлен, дневной потерявши кров. Помнишь, дурная, финал-то вчерашнего буйства? Скальпель рассветный чернильность твою шинковал… Ноченька! Я наплевал бы (без чистоплюйства) На нерестящихся звезд невесомый шквал! Небо, не бойся, ты попросту местная помесь Облачной ваты, итоговых «Вот!» и вет. Знаешь, я тоже, кажется, успокоюсь, Если уверую в то, что придёт рассвет.

Post factum

Когда струной судьбы порвётся нить, Когда и отпою, и отсмеюсь — Прошу я вас меня не хоронить, Не зарывать в заплаканную Русь. Пустите душу плавать к островам, В часы сердечко вплавьте сгоряча… Я буду с неба зубоскалить вам, По голове секундами стуча. Храните лавры — этот славный сор, Которого мне не было милей… А тело — чёрт с ним. Вы его — в костёр, Как древних скандинавских королей…

«Судьба моя ласкова, суд не грозит…»

Судьба моя ласкова, суд не грозит, А судно — ещё на плаву. Наверно, порядочный я паразит, Раз праздно порой живу! И воздухом сочным дышу допьяна, И бликами кутерьмы… Я, знаете, попросту в жизнь влюблена: Взаимно, а не взаймы. Гудя океаново, время волной Несётся и вглубь, и в век… Я — ною? На деле я маленький Ной: Глядите на мой ковчег! Кораблик непрочен, но слишком упрям: Не тонет на «раз-два-три»! Корячась, качается он по морям, А я — хохочу внутри!.. Кручины

чуравшийся — всякий богат: Хотя бы добром нутра… Ты делаешь что-то, поди, наугад — Выходит — всегда на ура! И время тебя переварит едва — Едва ли дерзнет наяву… Мне славно без слов — оттого, что жива. Я счастлива, что живу.

Другу

Скажи мне, коль будут плохи дела: Я, в сделку вступая с дрожью, К тебе полечу, закусив удила, По русскому бездорожью. К тебе понесусь я над рябью полей, Над рыжей, безбрежной рожью… И щёки мои обожжёт суховей, И жарко станет подкожью… Но ты — не жалей меня, нет, не жалей, Не мучь моё сердце ложью!.. Скажи, если душу на абордаж Возьмут флибустьеры печали. Приду, отвоюем — салют, саботаж! И будет всё, как в начале. Их палубы треснут, что лёд по весне, Их трюмы испробуют пролитый ром, Постанывая, паруса поиспустят дух! Как только мы станем спиною к спине, Спасенье пираты найдут за бортом, И трусам не сможется нас пересилить — двух!.. Ты выверни душеньку, как на духу, Излей, не тая ни грамма, Всю горечь солёную, всю чепуху, Которая — дурь и драма. И, за руки взявшись, всему вопреки, На пару с тобой мы сотрём башмаки: Пойдём окаянным полем! И бед забелеют повсюду флажки, Но мы примиренье воспримем в штыки! Мы беды штыками заколем!

Константин Романов — русский поэт и воин царский

Акростих

Княжеский сан, книжную сласть Он смаковал, искрословен и горд… Нить, серебрённая рифмой, сплелась С Вашею Милостью, русский Милорд! Тени столетий подвластны перу, Акты за актами сотканы в вязь… Нервами вверены Вы серебру, Тайноимённый князь! Имя КоРоткое в КоРне словес, Ноты КиРасного сКРежета в нём… Русско-турецкая звёздная взвесь… О, Ваша Светлость, подспудная спесь Моря, что — ходуном!.. Аристократ! Темнота арестантская Не обошла Ваш дом. Ох, растащили семью по инстанциям Варвары вороньём!.. Ризы издревние взгрызла коррозия: Углены образа… Солью сочились часы передгрозия, Слёзной была гроза! Княже! Вы гибель державную видели — Из неземных земель. Йодово-красный по русской обители Плыл голодранский хмель… Очи бессильно глядели с портрета; Это юдоль роковая Поэта — Только взирать на тлен. Изверги совесть по миру пустили, Выжгли орлиные крылья России, Осень, вставай с колен!.. Искры истории истовы в силе: Нам ли сдаваться в плен?! Целого века почивший свидетель, Аристократ — Вы в сраженье лихом Ране снискали почтенье столетий, Славу снискали точёным стихом. Кроя величием сумрак пророчества, Именем гения, Ваше Высочество, Йорик осмеянный мчится верхом.

Второй сонет к Михайловскому саду

Ну, здравствуй, Сад! Мой тихий, теплый кров: Накровный Спас, прихрамные хоромы, Прохладный шорох бархатной истомы За бахромой древесных вееров… Здесь всякий ливень волнами лилов, А липам — тайны детские знакомы; Сюда, под сень, влекут меня фантомы Сердечностью минувших вечеров… Михайловский! Извечный мой ковчег Иль вотчина, что вычурностью в очи, — Под шторой изнутри червонных век Нашли воспоминания ночлег, С зарёй не растеряв щемящей мочи… В них тонет март. В них тает жухлый снег…

Розы на снегу

Ко мне пришла любовь, Рождая трепет, слёзы, И бархатные розы Рисует на снегу. Ю. М., из книги «Отпечатки затёртых литер»

Посвящается всем тем, кто за год съёмок программы «Умницы и Умники» расцвёл розами дружбы на моём снегу.

Этот год взрывался и резал, тащил и рвал И зачем-то засмерчивал водоворот-судьбу. Карнавал — каждой сброшенной маскою завывал; Ворожа безнадёжьем, вздымался под кожей вал: «Вылетай!» — шелестел. И закручивался в трубу. Год предсказанных трудностей, год несказанных чуд, Из которых чудеснейшим стала Игра времён… Мы боролись — мы вместе стояли плечом к плечу, Коронованы дружбой, что много ценней корон. Мы светлели, смеялись — солнцем скрепив союз, Эхом вечности падал взволнованно сердца бой… Наша битва была — за святое «не оступлюсь»; За апрельское небо, за пьяный победный вкус — Вкус бесценного права ужиться с самим собой. Будут новые годы вихрем лететь в туман, Будут вспыхивать, переплавляясь в давно отгоревший гул. Я люблю вас, друзья, — этим сказочным миром, что мне безвозвратно дан, — Как любила бы розы, расцветшие на снегу.