Два дня до солнца

Комарова Марина

— Дима!

Внутри вдруг становится так же жарко, как будто солнце пылает вместо сердца. А она оказывается рядом, прижимается, касается губами моих. Только не поцелуй выходит — ожог, я дёргаюсь. Её лицо близко-близко, глаза жёлтые, как весенние одуванчики. Курносый нос, усеянный конопушками, пухлые губы, маленький подбородок. Белое, жёлтое, рыжее, снова белое. Солнышко. Боль вмиг исчезает, стоит посмотреть ей в глаза. И голова идёт кругом, нестерпимо хочется обнять, прижать, вдохнуть этот белёсый жар, задохнуться от зноя. Желание становится раскалённым и бескрайним, как степь

под небом.

— Не враг, — шепчут сухие потрескавшиеся губы. — Но не идите за мной. Я сама не знаю, как быть. Но не идите.

Выдержка лопается, пальцы сжимают рыжие пряди, я впиваюсь в её губы. Мир взрывается, тело охватывает огнём, крик застревает в горле.

Раздается какой-то грохот, и я вскакиваю. Но перед глазами по-прежнему стоит лицо Солнышка.

***

Едва дверь в гостиную закрывается, Чех проводит ладонями по лицу. Всё плохо. Всё очень плохо. Исправить божественность? Чёрта с два. Хорошо хоть, сейчас оба валятся с ног; пока будут спать, есть время подумать.

Он и предполагал, что Мороз вляпается в приключение, но что в настолько… гадкое — и мысли не было. Было в мальчике что-то такое, что тянуло всякую дрянь.

А теперь этот безглазый ангелочек. Совсем нехорошо.

Экран ноутбука уже гаснет. Чех смотрит в окно, будто пытаясь что-то разглядеть в ночной тьме.

Ябо явно создали. Или, говоря другими словами, визуализировали. По дури, нужно сказать, ибо надо быть совсем не в ладах с головой, чтобы вытащить из небытия это. А, как известно, нахождение создания рядом с обычным человеком очень плохо влияет на последнего. Вот и Дима… явно же не всё рассказал. Придётся вытягивать. Но пока он под впечатлением от Ябо, толку не будет.

С другой стороны… если Ябо тянул к себе Диму, то выходит, что последний - Якорь. И Ябо ему вреда не причинит. Созданная тварь всегда нежно любит свой Якорь, который для неё как ангел-хранитель.

Чех берет бутылку. Тёмно-янтарного напитка осталось на самом дне. Он хмыкает и выливает всё, что было, в рюмку. Бог фейспалма, как назвал его Дима, недурен выпить, однако. Но сейчас не об этом речь. Фейспалма… чья же фантазия тебя создала, Ябо?

Коньяк немного горчит, но это почти не чувствуется в сравнении с разлитой в воздухе ледяной прогорклостью и липкой влажностью. Они пришли вместе с гостями. Желудок скручивает жгутом, а к горлу подбирается дурнота.

Чех стучит пальцами по столу, закусив губу. Мерзкая волна, как ни странно, идёт не от Ябо, а от Димы. Это и вовсе ставит в тупик. Димка Мороз — спокойный, умный, толковый. Надёжный, кстати. Ни разу не подвёл. Обычный парень - сотрудник музея, рядовой этнограф, подрабатывающий копирайтом. Но с сегодняшнего вечера уже отчётливо изменившийся. И это изменение нельзя назвать хорошим.

Чех подкуривает сигарету, струйка сизого дыма тянется вверх. Ноздри щекочет запах табака с вишней.

Вздохнув, он резко щелкает первую попавшуюся кнопку на клавиатуре. Работа подождёт, сначала надо разобраться с происходящим.

Сайт Одесского

Оперного театра встречает благородной желтизной фона и афишами предстоящий спектаклей. «Риголетто», «Спящая красавица», «Дон Кихот» — даже премьера. Какая прелесть.

Зажав сигарету в зубах, Чех быстро набирает сложную комбинацию — щелчки клавиш аж захлебываются.

Тут же открывается новое окно, мигают бордовые витиеватые буквы:

«Театральник, а что?».

В воздухе повисает запах краски, клея, пыли, пурпурного велюра кресел, тяжёлого занавеса, прячущего сцену от любопытных глаз. Подушечки пальцев начинает холодить, словно Чех касается не кнопок ноутбука, а лощёной бумаги программок спектаклей.

На экране высвечивается:

Театральник: «Ну, и?»

Без приветствий и предисловий. Обдает волной усталости и ленивого любопытства.

Чех: «В моей спальне внезапно появился бог. Направление — ваше. Свежая визуализация — даже недели нет. Он крепко связан с югом, я чувствую. Что произошло? Кому могло взбрести в голову заняться визуализацией в такое время?»

В голове звучит смешок, будто Театральник сидит рядом.

Театральник: «В твоей спальне вечно что-то не так. У нас тихо, знаешь ли. Правда, до сих пор не вернулся из Ужгорода Сашка Дымкевич»

Чех, нахмурившись, откидывается на спинку кресла. Странно, визуализаторы с лицензией не могут надолго отлучаться. А тут уже месяц, и опять Ужгород. Странно. Очень странно.

Он быстро тушит сигарету в пепельнице.

Чех: «Кто за него сейчас?»

Театральник: «Не знаю. Это дела Городовой»

Даже чувствуется, как он пожал плечами.

Чех: «Не верю. Чтобы ты - и прошёл мимо?»

Смешок повторяется, на этот раз Чех не то, что представляет - видит сквозь километры и влажный октябрьский воздух презрительно искривлённые губы и прищуренные глаза собеседника.

Театральник: «Клянусь Тремя и Сестрой»

Чех хмыкает. Гад, и не поспоришь. Но от этого легче не становится, так или иначе, всё равно нужно ехать в Одессу, чтобы разобраться.

Теперь не обойтись без звонка. Даже двух. Чех морщится: телефон он не любит. Голос есть, а человека рядом нет - обман, игра, бестелесный звук. Гадость, иначе не сказать. Даже компьютер куда честнее: он не предлагает имитации человека по переписке.

В гостиной неожиданно что-то бахает. Чех хмурится, быстро встает и направляется туда.

Если этот бог фестивалит, вышвырнет на улицу. Для профилактики. Заодно и с соседями познакомится, а они лютые, когда не дают спокойно спать.

Дверь бесшумно открывается. Первым делом Чех видит сонного встревоженного Мороза, который недоумённо пялится на поднимающегося с пола Ябо. Услышав выражения бога, Чех приподнимает бровь. Интересно, где он набрался такого лексикона?

— Ну, что уставились? — весьма невежливо спрашивает Ябо, снова забираясь в кресло. — Я упал.

Звучит это правдоподобно, но Чех прищуривается. То ли координация пошаливает, то ли есть ещё какие проблемы - например, тесная эмоциональная связь создания с Создателем. Если так, плохи дела. Ябо не сумеет полностью контролировать свои поступки.