Двадцать и двадцать один. Наивность
Шрифт:
Виктория горестно хмыкнула. «Преследование за критику, значит, вводим, а жестокое обращение с животными транслируем в том же выпуске? – думала она. – Тоже мне, манипуляторы».
– … также при чтении был принят законопроект, касающийся урезонивания и ликвидации радикально настроенной оппозиции. Революционные уклонисты, пропагандирующие насильственные действия против государства и провокаторы отныне с первого числа сезона приравниваются к террористам и получают одинаковую меру ответственности. Закон был принят и рассмотрен ввиду произошедшего теракта в Санкт-Петербурге и обеспечения дополнительных
– Может быть, вам легче будет новый телефон купить? – раздался голос продавца. Девушка вздрогнула, не произнеся ни слова, покачала головой, резким движением выхватила зарядку и бросила деньги на витрину.
– Я могу у вас в розетку воткнуть, пока деньги положу? – сухо произнесла она.
Получив утвердительный ответ, девушка бросилась к купюроприёмнику от страха и волнения стараясь не перепутать сенсорные цифры. Спустя секунды телефон дал сигнал. Виктория с ужасом увидела, как на экранчике горят ярлычки непрочитанных звонков и смс.
Девушка бежала обратно, как сумасшедшая. В голове её творился явный сумбур. «Неужели приступ? – Лихорадило её. – Да точно я убила кого-то. Что же я так несусь?.. Что иного следовало ожидать? Ответные меры в защиту населения, якобы. Так ведь это открытый террор! Легализация, прямая. Боже, такое было раньше, но при иных обстоятельствах. Тогда была Гражданская война, а что же сейчас? Революция? Так они это объясняют? Неужели они практически открытым текстом объявили про революцию? Нет, ещё не настолько раскрутили бабину, ещё рано. А вот интервенцию они уже не скрывают. Десять лет как, куда дальше? Будут ли винить ФСБ? Ну и бред я несу, никто никогда не изобличит её. Если закон уже принят, а маргинальцы пойдут на новый митинг? Их же уничтожат! Что же я тогда плетусь?!..»
Граждане, привыкших к суетливому городскому ритму, не обращали внимания на побледневшую, но в тайне для самой себя ликовавшую девушку. Она предполагала, что так будет и, даже можно сказать, она ждала этого дня, как обычно ждут конца света те, кто его же и предсказывали.
– ...Не брешешь? Реально можно провернуть такое?
– По словам Вики, он несколько книг об этом написал. Но я сомневаюсь, что так бывает.
– Это тебе зануда сказала? Своего мнения вообще нет?..
Виктория прижалась ухом к двери и нахмурилась: то, что пришло ей на ум. по ассоциации, было не слишком позитивно – если бы только её ожидания не оправдались.
– Есть, конечно. Но тут в одной стране хрен провернёшь, а ты говоришь – мир.
– Так уже во всём мире! Представь, если мы перехватим СМИ, то легко донесём до народа иных стран посылы для революции.
– Что тут происходит? – Виктория вихрем ворвалась в подъезд. Анна обратила взгляд на социалистку: улыбка на её лице несла опасную сущность
– Идея мировой революции, детка, это нечто, – произнесла она. – Тогда… тогда уж точно не будет таких, как мы. Систему нужно менять тотально! – захлёбывалась от переполнения эмоций Анна. – Почему я раньше об этом не додумалась? Бля, нет слов.
– Поздравляю тебя, Михаил, – мрачно произнесла Виктория. – Ты только что породил троцкиста.
– Что-то имеешь против? – Анна приподнялась со ступенек и угрожающе двинулась на социал-демократку.
–
– Какая разница, что было в прошлый раз? Сейчас другое время!
– Нам возвращаться надо, а не балаган устраивать! – отрезала Виктория, увернувшись. Орлов насторожился, глазки бегло заморгали. – Здесь оставаться опасно – нужно уезжать в Москву!..
От: Муравьёв.
“Пророка доставили. Всё нормально. Что у вас там?”
7.05.17
От: Муравьев.
“Когда прочитаешь, обязательно набери!
23.05.17
От: Муравьёв.
“Там ЧП-провакация Возвращайтесь! СрОчно!!11''
1.06.17.
30 августа 1918 г. РСФСР. Москва.
“Через два дня пора перевернуть страницу календаря”, – задумался Ленин. Он пружинистой походкой кружился по кабинету в желании того, чтобы осень поскорее началась – лето было безумно тяжкое. “Хотя, – рассуждал Ильич, – это также наивно, как ждать новый год. С надеждами на лучшее. Ни Троцкий, что-то из Казани не звонит, ни Коба из Царицына...”
Буквально в одно мгновение с тем, как Владимир Ильич подумывал о звонках, работу сознания его прервал телефон.
– Кремль на связи, Ленин у аппарата, – звонко воскликнул он в трубку, радуясь уже тому, что теория Маркса всё-таки верна, и мысли материальны. Но настроению его не суждено было долго продержаться.
– Смольный на проводе, – на другом конце Зиновьев, скрипел зубами и от волнения отбивал тыльной стороной карандаша по поверхности стола. – Владимир Ильич...
– Что-с, батенька, Антанта угрожает?
– ... Владимир Ильич, – с укором произнёс Григорий Евсеич и, спустя секунду паузы, добавил, – Урицкого убили.
Услышав сообщение, Ленин побледнел: улыбка мгновенно сползла с лица, брови надвинулись на переносицу. Сокрушённый, он протяжно вздохнул и коснулся ладонью лба.
– Какая печальная новость. Так, – сурово начал Вождь, – усильте охрану наших петроградских сотрудников. Если это контрреволюция, то покушения, возможно, повторятся.
– У нас никого теперь из представителей центрального ВЧК не осталось, – тихо продолжил Зиновьев, – можно, чтобы кто-нибудь приехал? Расследовать. Сами понимаете...
– Понимаю-понимаю, любое преступление требует следствия. Я попрошу сегодня же товарища Дзержинского выехать к вам в Петроград, – Ленин снова замолчал, как показалось Зиновьеву, трагическое событие сильно потрясло его. Ильич молчал, а потом сказал. – Береги себя, Гриш. Как бы и у вас восстания не случилось...
По немедленному прибытию в Петроград, Дзержинский тот час направился в Смольный, где его ожидал взволнованный председатель городского совета. Зиновьев, недолюбливающий чекиста по личным на то причинам, однако был искренне поражён гибелью товарища, поэтому дело такой важности отнесло все распри на второстепенный план. Он встретил Феликса Эдмундовича на ступенях Смольного в чёрном траурном сюртуке и с не менее мрачным и удручённым видом произнёс, глубоко вздыхая.