Двадцать и двадцать один. Наивность
Шрифт:
– Десять часов, – пробормотал Ленин. – Лихо мы опоздали. Не уж то все рабочие разошлись?
С вопросом он обратился к своёму личному шофёру – Гилю, который сидел за рулём и внимательно всматривался в сторону завода.
– Не должны, Владимир Ильич, – ответил Гиль, не выключая фары.
– Занятно, – протянул Ленин, топчась на месте под шелест падающих листьев. – Ну, что-с, не такой уж это и конфуз: людям холодно, пролетарская одежонка худая… Пойду я, что стоять-то?
И Вождь, сунув руки в карманы пиджака, предварительно поправив алую ленточку, сбившуюся от ветра, одиноко направился в сторону гранатной мастерской.
Гиль остался
– Что, Ленин, кажется, приехал?
Гиль встрепенулся и недовольно обратил взор на любопытника. Вопрос задала женщина, облачённая в серое пальто: на вид тридцать лет, с сутулостью в осанке она немного горбилась, бледное лицо со впалыми щеками выражало эмоции абсолютной сосредоточенности и даже скрытной суровости – брови сведены, образовывая морщины, карие глаза сильно сощурены, острый нос вздёрнут, а тонкие губы растянуты в полузаметной ухмылке.
Женщина показалась Гилю некрасивой, к тому же он был при исполнении, поэтому водитель фыркнул и грубо ответил.
– Не знаю, кто приехал.
– Как же это? Шофёр, и не знаете, кого везёте? – усмехнулась женщина и со странной улыбкой на лице прошла в том же направлении, что и Ленин...
“Митинг продлился минут двадцать. Ленин вышел из здания завода, следом за ним – рабочие. Сзади за ним увязалась какая-то гражданка – Попова. “На железнодорожных вокзалах конфискуют хлеб...” – обратилась она. Владимир Ильич любезно выслушал её и отвечал на вопрос, когда из-за угла вышла та самая женщина в сером пальто. Я не заметил, как она подобралась к машине, потому что следил за Поповой. Расстояние женщины в пальто до Владимира Ильича составляло около трёх шагов, не более. Товарищ Ленин тоже не заметил её, потому что стоял к ней спиной. Она решительно вытянула руку с браунингом вперёд. Выстрелила три раза. Владимир Ильич упал, я погнался за ней, она потом остановилась и сдалась. Её отвезли сюда, на Лубянку, а я увёз Ленина в Кремль. Крови было много. Страшно... Не за себя, за товарища Ленина. Когда затаскивал его в машину, он был без сознания, бедный, как сама смерть, закатил глаза, я уже было подумал, что он... того...”
Гиль всхлипнул и закрыл лицо рукой. Яков Петерс, расследовавший дело, тяжело вздохнул.Он прекрасно понимал, что испытывает преданный работник в момент, когда начальник подвергается смертельной опасности. Сердце у чекиста сжималось, при показаниях: “выстрелы”, “упал”, “кровь”, и, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Если бы не профессионализм и прирождённый контроль над эмоциями, Петерс давно бы пустил себе пулю в лоб, ибо все контрреволюционеры – умалишённые или психически неуравновешенные люди проходили через него.
Однако сейчас чекисту было куда труднее, ведь речь шла о товарище Ленине, и Петерс даже не представлял ( даже не желал представлять) свой диалог с убийцей – с Фанни – так звали женщину, которая покусилась на жизнь Вождя.
Задержали её мгновенно и первым, кто узнал об этом, был Яков Свердлов. Он замер на ступеньках дома правительства в Кремле и кинжальными чёрными глазами высматривал, когда автомобиль проедет из площади и остановится, затем опрометью бешенным псом бросился к машине – удостовериться в состоянии Ильича. В 22: 40 из ВЦИК вышло воззвание:
“Всем Советам рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов, всей армии,
Несколько часов тому назад совершено злодейское покушение на тов. Ленина. Роль тов. Ленина, его значение для рабочего движения в России, для рабочего движения всего мира известны самым широким кругам рабочих всех стран.
Истинный вождь рабочего класса, он не терял тесного сношения с классом, интересы и нужды которого отстаивал десятки лет.
Тов. Ленин, выступавший все время на рабочих митингах, в пятницу выступил перед рабочими завода Михельсона в Замоскворецком районе города Москвы. По выходе с митинга тов. Ленин был ранен. Двое стрелявших задержаны. Их личности выясняются.
Мы не сомневаемся в том, что и здесь будут найдены следы правых эс-эров, следы наймитов англичан и французов.
Призываем всех товарищей к полнейшему спокойствию, к усилению своей работы, к борьбе с контр-революционным элементом.
На покушение, направленное против его вождей, рабочий класс ответит еще большим сплочением своих сил, ответит беспощадным массовым террором против всех врагов революции.
Товарищи, помните, что охрана ваших вождей в ваших собственных руках. Теснее смыкайте свои ряды, и спокойствию буржуазии вы нанесете решительный смертельный удар.
Борьба с буржуазией лучшая гарантия, лучшее укрепление всех завоеваний октябрьской революции, лучшая гарантия безопасности вождей рабочего класса. Спокойствие и организация!
Все должны стойко оставаться на своих постах! Теснее ряды!
Председатель Российского Центрального Исполнительного Комитета.
Я. Свердлов.”
Расстреляв бедных врачей жёстким допросом и выяснив мельчайшие подробности ранения Ленина, Свердлов ринулся к телефону. Первым пунктом, куда он позвонил, была Казань.
– Троцкий слушает, – раздался голос наркомвоенмора.
– Ленин ранен, – приглушённо сообщил Свердлов. – Положение его безнадёжно.
Из Казани до Якова Михайловича донеслось тяжёлое дыхание, какое он уже слышал буквально месяц тому назад. В этих словах: “положение его безнадёжно”, Троцкий за километры уловил нужную интонацию, нужное послание, какое Свердлов и хотел передать последнему – сигнал.
– Я еду, – кратко бросил Троцкий и из трубки послышался скрип и пищание.
Следующими точками перезвона были Петроград и Царицын. Свердлов не спал всю ночь и с каждым часом становился более бледнее, более мертвеннее, более взволнованным и выглядел отнюдь не лучше Ильича. Он сам назначил следственную комиссию, во главе которой оказался Юровский – тот самый чекист, некогда расстрелявший семью Романовых, и уже успел перебраться из Екатеринбурга в столицу. На тот момент никому до это не было дела: все были ошарашены и шокированы иным зверством.
Спустя пару часов после того, как Дзержинский покинул Смольный, ему, на «Дворцовую площадь», в ПетроЧК позвонили.
– Дзержинский на связи, – произнёс Феликс, холодно. Голос Зиновьева был в корне ему противоположен.
– Стреляли в Ленина, – выпалил он скачущим голосом.
Внутри Феликса всё заледенело, слово в грудь ему также выстрелили трассирующими пулями.
– … убили? – со слабым нажимом спросил он.
– Нет, ранили, – ответил Зиновьев.
Дзержинский бросил телефонную трубку на стол, стрелой вылетев из здания, и вот уже спустя четверть часа снова был на крыльце Смольного. Но на этот раз, завидев Зиновьева, чекист кинулся на него, расстреливая тирадой вопросов.