Двадцать и двадцать один. Наивность
Шрифт:
– Владимир Ильич, однозначно. Обходиться бесполезной демагогией больше нет ни смысла… ни терпения.
– А если случиться также, как и при июльском восстании? – заметил Каменев.
– Лев, мы уже обсуждали это вопрос.
– Я говорил, и буду говорить. Не надо меня перебивать, товарищ Сокольников, у нас свобода мнения. Какова вероятность того, что этот переворот будет удачным?
– Началось, – Александра Коллонтай поправив причёску, медленно и доходчиво начала свои объяснения. – Лев Борисович, в прошлый раз вопрос восстания решало количество и внезапность. По сравнению с июлем нас
– Следовало бы послушать даму.
– Товарищ Коллонтай, нужно мыслить трезво, – возразил Каменев. – Если Керенский знает о готовящемся восстании, то он непременно вышлет с фронта все свои войска и бросит их на подавления восстания. В первый раз он ограничился предупреждением, сейчас ему нет смысла оставлять нас в живых.
– Если мы промедлим, товарищ Каменев, то на Учредительном собрании вновь изберут резолюцию меньшевиков и эсеров, – не соглашался Свердлов. – И на этот раз Керенский будет полноправной и постоянной властью всея Руси, а не Временным правителем. Вот тогда он точно укрепит оборону так, что мы не только восстать, мы даже пискнуть не успеем.
– Вам раньше времени умереть не терпится?! Сотню поводов найти можно, хоть жгут из одеяла крути и вешайтесь. И смех и грех! Смотрю я на вас – все как на подбор, собрались вершить судьбу революции.
– Я могу расценить ваше высказывание, как полную капитуляцию и ничтожную трусость, – прошипел Дзержинский. – Не иронизируйте насчёт коллектива, сами хороши.
– Ну, развели демагогию, – устало проговорил Коба. – У каждого есть право высказать своё мнение!
– Что я и делаю, товарищ Сталин, – ответил Феликс. – Мне абсолютно плевать, как отзывается лично обо мне, но я не могу проигнорировать такое заявление относительно всего коллектива ЦК!
– Кто за то, – Свердлов окончательно потерял желание случать мнения товарищей, решил наконец покончить с этим вопросом. – Чтобы принять резолюцию, товарищи?
В воздух поднялись десять рук. Все дружно с презрением взглянули на Каменева, который словно статуя, непоколебимый никем и ничем, сидел с боевой осанкой, оставив руки на столе, и на Зиновьева, которого до самого последнего момента раздирали сомнения, и всё же руку он не поднял, а нервно теребил пальцами обручальное кольцо.
– Десять против двух, резолюция о восстании принята большинством, – вынес окончательный вердикт Свердлов и сел на место.
– Эх вы, знали же, как все проголосуют, хоть не позорились бы.
По комнате пробежался всеобщий смех членов ЦК. Обстановка с официальной была мгновенно сменена на дружескую. Вся «коммуна» наконец накинулась на тарелку с бутербродами.
– Лев, ты, конечно, камень, – с усмешкой одобрил товарища Коба, – Но поступил всё-таки по-своему.
– Я не хочу больше обсуждать эту тему, – отмахнулся Каменев. Весь день они с Зиновьевым больше не произнесли ни слова, но всегда нужно искать положительные стороны: это заседание ещё больше сплотило и укрепило их дружбу.
– У меня ко всем есть одно предложение, – Дзержинский, не отрываясь от бутербродов, ненавязчиво начал издалека.
– А предлагайте, Феликс Эдмундович!
– Для того, чтобы можно
Ленин заинтересовался в предложении Феликса. Именно таких свежих идей он и ждал в последнее время. Многие также поддержали идею Дзержинского.
– Прекрасно! А концепцию вы придумаете?
– Уже, – Дзержинский неспешно и внимательно оглядел всех присутствующих на заседании и продолжил. – Политическое бюро создается из семи человек: редакция, плюс двое, плюс Бубнов.
– А что, я какая-то отдельная категория? – удивился сам Бубнов.
– Вас необходимо чем-то занять, – отрезал Дзержинский. – Владимир Ильич, я считаю, что Политбюро должны возглавить вы.
– Ох, – Ленин растрогался. – Я вам очень признателен за вашу преданность и веру, Феликс Эдмундович.
– У меня было время тщательнее подумать над этим вопросом, и я взял на себя смелость избрать приблизительный состав. Вы, Владимир Ильич, Зиновьев, Каменев, Троцкий, Сталин, Сокольников и Бубнов. Я рассчитал их занятость и их заслуги перед партией и идеей революции, думаю, эти товарищи прекрасно справятся с работой в Политическом бюро, если, конечно, не откажутся.
– Временное руководство? Почему бы и нет? – довольно ответил Сокольников. Против никто не высказался.
– Лев Давидович, вот я думаю и не знаю: кого бы мне назначить организатором переворота? – между прочим спросил Ильич. – Вот и спрашивается, кто бы мог стать этим счастливчиком? Так сказать, оправдать все его слова на деле?
– А какой нужен человек? – вновь оживился Свердлов, оторвавшись от своей тетрадки.
– Человек сообразительный, умный, с фантазией, естественно. Который за словом в карман не полезет, но и который знает себе цену. Не трус, но и не с «железными» принципами. Активный, трудоспособный, артистичный и… – Невольно увидев, как товарищ Коллонтай просто не отрывает взгляда от «потенциального претендента» Ленин добавил. – Обаятельный.
– Может, товарищу Троцкому предложите? – спросил Феликс, хитро покосившись на Льва.
– Не принято разговаривать с набитым ртом, – холодно парировал Троцкий. Разумеется, все прекрасно поняли, на кого намекал Ильич, но прервать такое живое описание Лев бы не стал ни за какие коврижки.
– Да и к тому же ещё педант почище товарища Свердлова.
– Точно Троцкий! – воскликнул Ломов. – Коммуникабельный коммунист, во как!
– Если быть точнее, социал-демократ, – поправил Лев.
– Так ты согласен, товарищ Троцкий?
– О чем может быть разговор? Дело непростое, но к этому не привыкать. И счесть нужным сказать, что дату переворота нужно назначить на конец октября, скажем… 26-ого числа.
– В верном направлении мыслишь, но это будет слишком поздно, как бы к тому времени II Съезд Советов не успел всё решить и принять досрочно резолюцию. 24-ого рано, а вот как раз в первый день Второго Съезда – самый раз! Мелочи обговорим потом на расширенном заседании 16-ого числа, когда будем формировать состав Военно-революционного комитета. Товарищ Свердлов, вы прекрасно провели заседание! Могу я на вас впредь в таких вопросах рассчитывать?