Двадцать и двадцать один. Наивность
Шрифт:
– Не похоже, что поверил, – ответил Троцкому Коба. – Все живут, как жили. Сомнений быть не может, если ещё с сентября люди знали о восстании, а Григорий и Лев просто написали своё мнение. Секретов никаких не было. Это просто эмоции, но нужно мыслить трезво, объективно. Вот, товарищ Зиновьев вчера под моей редакцией напечатал в «Рабочем пути» статью и я его поддерживаю – Владимир Ильич слишком нетерпелив.
– Нас не так поняли… – снова встрял Зиновьев. Каменев толкнул его локтём – сейчас не они вершат свою судьбу.
– Не так поняли? Ха-ха.
– … «Переворот, за который проголосовало большинство на заседании ЦК, считаем неправильным и крайне спешным. Он обречён на поражение…», можно как-то не так понять?
– Но вы же не поняли, – не сдавался Коба. – Товарищи, я прошу вас простить наших друзей товарища Зиновьева и товарища Каменева. Обойдёмся, как говориться «по попе ремнём»: обяжем их подчиниться, но оставим в ЦК.
– Я против! Это недопустимо! – возмутился Троцкий. – Я категорически не согласен со Сталиным. Это наглость, мы их ещё и прощать должны?
– Должны, а вот вашу личную неприязнь оставьте при себе! Товарищеский суд, когда судят, а не обзывают! Нечего горячку пороть! Это относится и к вам… – Коба невольно снизил голос.
– Феликс Эдмундович.
– Я выражаю своё мнение, Коба, а вы выражайте своё, – процедил Дзержинский. – Я согласен с товарищем Троцким. А вот то, что вы заступаетесь за Зиновьева и Каменева – настораживает. Да ещё к тому же осмеливайтесь критиковать в своей газете товарища Ленина.
– Ах, обвинения пошли уже в мою сторону. Тогда я ухожу из редакции «Рабочего пути».
– Чтоу?! – воскликнул Свердлов, удивлённо взглянул на Кобу. – Сейчас не имеете права уходить! Вы же главный редактор газеты, без вас она не сможет выходить в печать.
– Раз теперь обвиняют на меня, я оправдываться не буду.
– Коба, никто вас не обвинял, – ответил Дзержинский. – Вы не поняли меня.
– Вот видите, оказывается можно неправильно понять, товарищ Троцкий, – спокойно ответил Коба. – Товарищ Свердлов, Урицкий, Милютин – все признают ошибку Льва и Григория, но из ЦК, а тем более из партии их гнать не готовы. Яков Михайлович, вынесите вердикт, пожалуйста. Заседание затянулось.
Свердлов поправил пенсне, вдохнул в лёгкие побольше воздуха.
– ЦК неправомочен вывести из партии самих же членов ЦК, но вопрос должен быть решён немедленно. А пока что Каменеву и Зиновьеву воспрещаются подобные заявления. Заседание окончено. Товарищ Новгородцева, – Свердлов, сойдя с трибуны, позвал к себе женщину-большевичку. В толпе уходящих членов ЦК Коба заметил, что Яков передаёт ей какие-то тетрадные листки со словами. – Возьми, Это письма Ильича. Спрячь их получше и никому до времени ни слова. Их надо сохранить во что бы то ни стало, они имеют огромное значение. В архиве ЦК их оставить нельзя, там Каменев может к ним подобраться. Знаю я его!
*2017
– Ну, всё на сегодня, – Виктория собрала все документы, и объявила. – Нам пора!
– Мы возвращаемся в штаб? –
– Да, ты – в штаб, я домой, а «чекист Серго» сможет и сам добраться. Вы ведь сможете, не так ли? – Виктория метнула мрачный взгляд в сторону Сергея.
– Разумеется, – сквозь зубы ответил он. Попрощавшись с братом, он быстрым шагом пошёл прочь по коридору, через секунду Мише послышалось, как дверь приглушённо захлопнулась. Он вздохнул. Ведь он слышал их диалог, и всё словно навалилось на него. Миша пытался отвлечься от настоящего, читая документы из прошлого, но если в случае Виктории это помогало, то его это лишь заводило в тупик. Оставив квартиру на оформление её под штаб, они всю оставшуюся дорогу не сказали друг другу ни слова.
– Вопросы есть, Михаил? – спросила девушка, когда её машина уже порядком разогналась, по лужам ездить она всё-таки умела.
– Вопросов нет, всё ясно, – убито проговорил юноша.
– Честно? – Виктория удивилась:не может такого быть… – Тогда я тебя проверю.
– Проверяй, конечно, я не против.
– Ты странный какой-то… Ничего не случилось?
– Нет, всё нормально… Просто, – Миша запнулся, но решил сказать о другом, что было за границей причин его мрачности. – Я впервые за всю жизнь увидел в этих документах не великих исторических деятелей, а… обычных людей…
– В твоём голосе такое разочарование, – Виктория подозрительно покосилась на юношу, он понял – не верит она ему, как бы ни пытался отвертеться или не договорить. – А если честно, огромное достижение! Особенно для тебя – не каждый понимает, что великие легенды были людьми. Не такими же, как все прочие, но всё-таки людьми – с эмоциями, чувствами, мнением и ошибками. А умение видеть их без стереотипной героической позолоты дано десяткам, если не единицам. А вообще я удивлена, почему ты не понял это, когда мы проходили «Разлив».
– Ну… – протянул Миша, печально всматриваясь на проезжающие параллельные автомобили. – Это когда было…
– Очень недавно… Что же… – Виктория решила не навязываться и ничего не спрашивать, а просто подбодрить Мишу. – Эй, сейчас не октябрь, скоро лето… И нам осталось совсем чуть-чуть…
– До чего? До революции? А будет ли она?
– Сам что ли не знаешь?
– Мне немного жаль Каменева и Зиновьева. На них так набросились… Особенно Троцкий и Дзержинский. Неужели они всю жизнь друг друга ненавидели?
Виктория долго не решалась ответить. А стоило ли? Он и так рано или поздно всё узнает, стоит только в интернет зайти. Но если бы дело было только в интернете, разве бы она возилась с ним?
– Через несколько дней они снова были дружной командой. Здесь можно понять и Феликса – он быть первым среди первых не стремился, но… если человека периодически не хвалить за его работу, то он рано или поздно потеряет веру в себя и забросить всё, чем занимался, уйдёт в себя или в конце концов станет «железным».