Двадцать и двадцать один. Наивность

Das_Leben

– Юнкера ворвались? Нас окружили? – От грохота выстрела очнулся Троцкий. Он медленно похлопал ресницами, слабо огляделся вокруг, всё ещё лежа на полу. – Феликс…

– Очнулся! – облегчённо вздохнул Каменев. – Как же ты нас всех напугал…

– Феликс, ты стрелял, что-ли? – чуть слышно спросил Троцкий поднимаясь.

– Панику нужно было разогнать, не волнуйтесь, патрон холостой. Извините, но я на «ты» не переходил, – строго ответил Дзержинский. – Вы сознание потеряли.

– Как это всё не вовремя, – задумался Троцкий. – Вот что, нужно наладить связь с почтой, телеграфом и железными дорогами. Восставшие занимают типографии. Керенский приказал развести мосты, мы должны успеть, пока путь на правую сторону Петрограда не был

заблокирован. Яков, сделайте запасной штаб для повстанцев в Петропавловской крепости. Товарищ Дзержинский, нужно проконтролировать захват почты и телеграфа, скажите Бубнову, пусть отправляется на железный дороги. Кто у нас ещё не занят?.. Подвойскому передайте, чтобы наблюдал за Временным Правительством и пусть кого-нибудь из ЦК с собой возьмёт.

– Товарищ Троцкий, по предложению товарища Каменева членам ЦК запрещено выходить из Смольного, – напомнил Льву Свердлов. Все, кроме Троцкого, были в растерянности от этой ситуации.

– Не претить мне, товарищ Свердлов, не претить! – крикнул на него Троцкий. – Пока я председатель ВРК и по заверению товарища Ленина организатор восстания, мои требования должны быть удовлетворены! В предложении Льва Борисовича сказано «без особой нужды», а мне со слов по телефону не ясна обстановка! Работайте!

Что было делать, раз говорит, значит нужно, и пусть это будет послеупаднеческое состояние.

– С этими Львами вечно какие-то передряги, – пробубнили большевики.

– После одной затяжки такой эффект, – рассуждал Троцкий. – Всё! Бросаю курить!

– Может, ты болен чем-то? – с заботой спрашивал Каменев. – Температура, недосыпание, тошнота, усталость. А сейчас осень, грипп ходит… Так, подожди, ты сегодня завтракал?

– Нет, не помню. Я с утра сразу сюда, помню, что меня не сразу пустили, потом совещания, принимали манифест, потом я распорядился об отправке войск…

– Всё ясно, – с улыбкой сказал Каменев. – Ты голоден. С какого дня не ел?

– С позавчерашнего, мне не до еды было! – возразил Троцкий Льву, и краем глаз взглянул на часы. – Ёпрст! Уже полдень! Сейчас должно начаться совещание делегатов завтрашнего съезда!

– Стой! – Каменев ловко удержал бледного Троцкого за рукав. – Пока не поешь, никуда не пойдёшь! Ты хоть понимаешь, а если повториться? Некому будет вести восстание! Все разъехались по твоей милости! Я сказал, не пойдёшь!

Как официально прикреплённый ко Второму Съезду Советов, Коба, около двенадцати часов дня появился возле Смольного. Порядок в редакции он успел навести ещё с утра, с Лениным было всё совершенно спокойно, так что роль Кобы в этой революции была «играть в мирные намерения». А за миротворчество он выступал ещё на Первом съезде. Хотя на саму подготовку к Съезду он мог и не являться, но необходимо было дать понять делегатам других партий, что социал-демократы – люди приличные, мирные и порядочные. Была ещё одна задача, но о ней позже. А пока, появившись на собрание Коба, как всегда занял неприметное место и спокойно стал дожидаться второго делегата Троцкого. Но Коба дал себе слово: пока идёт революция, с Троцким постараться не общаться вовсе. Последний прибыл примерно через четверть часа.

– А, и вы здесь, Иосиф Виссарионович, – с высокомерной ноткой заметил Лев Кобу [сделал одолжение, что вообще заметил]. – Решили всё-таки посетить собрание?

– Я должен был прибыть сюда, и я прибыл, а вот вы опоздали, – коротко заметил он, стараясь не показывать своё раздражение.

– Я перед вами отчитываться не собираюсь, – отрезал Троцкий. Он внимательнейшим образом наблюдал за всеми выступающими. Кобу же этот вопрос мало интересовал, его ещё ждал митинг в Политехническом институте, где он должен был выполнить главную свою задачу: передать записку от Ленина.

Он видел сегодня Вождя, он был крайне взволнован. Переживал из-за того, что не может принять участие в восстании, что он сейчас не там, не в Смольном, а должен трусливо прятаться. Коба как

мог, старался его успокоить, но разве это возможно, когда человек осознаёт свою беспомощность в деле, ради которого он работал почти всю свою жизнь. Он корил себя за свою неосведомлённость, но осторожность в первую очередь должна присутствовать. Убьют Ленина, убьют всех – Коба это понимал, а ещё он понимал, что если убьют Ленина, то место вождя нагло займёт Троцкий и тогда… У Кобы не будет будущего. Как смело Лев о крови говорит, о перманентной революции, о её мировой значимости, храбро посылает войска повстанцев в бой, нисколько не боясь проигрыша и возможных смертей. А Коба волновался – можно было ждать любой исход, но не за себя – в любом случае Коба останется в живых, за революцию. Что будет делать он, если погибнут все? Переметнётся на сторону Керенского? Нет, Коба не Троцкий, не променяет партию. И всё же… Если всё провалится? Почему только у него такие мысли, почему другие уверенны в победе без вариантов? Что они знают? Те самые правила? То заветное слово…Одно слово в игре решает всё, но какое?

Ленин не мог больше ждать и терпеть. Он ходил по квартире туда-сюда, попытался занять себя чем-нибудь, но всё без толку. Переворот практически свершён без его участия, история такого ему не простит. Нужно было срочно отправляться в Смольный… Немедленно…

– Рахья, приведите мне Сталина, – потребовал Ильич финну, который его охранял. – Мне нужен Сталин, я должен идти в Смольный.

– Что вы! – возразил финн. – Никак нельзя!

Подумав несколько минут, Ленин ответит:

– Нет, вы правы. Это отнимет уйму времени. Я один пойду.

– Вас могут убить юнкера! Они пока что патрулируют город!

– Не проблема, я загримируюсь, и меня ни за что никакая полиция не узнает! Поймите, это архи-преархиважно! – упрашивал охранника Ильич. У Ленина была такая особенность – ему никто и ничего не мог запретить или в чём-либо отказать, он об этом знал и смело эту особенность использовал. Тщательно загримировавшись, а именно: обвязавшись платком, словно от зубной боли и надев огромные очки, Ленин без страха, но с упрёками отправился в Смольный, где Вождя совсем не ждали. Минув проспект и перейдя дорогу, казалось бы всё протекало безобидно, не вызывающе подозрений. Но это было только начало пути. Чтобы пройти к Смольному, нужно было минуть несколько кварталов и мосточков. И вот тут, практически раскрыв свою сущность, Ильич чуть не попался. Он был практически около Смольного, стоило только быстро перебежать улицу, но на его пути возникла юная девушка лет двадцати, потерянно и наивно хлопающая большими голубыми глазами.

– Дяденька, извините, пожалуйста, – остановила он Ильича. – Не подскажете, как пройти на Шпалерную улицу?

– Заблудились, деточка? – улыбнулся ей Ильич, который совсем забыл, что загримирован. Он вытянул правую руку вперёд, уверенно указывая направление. – Можно пройти два квартала дворами прямо… Нет, мы пойдём не таким путём. Не таким путём надо идти. Идёте, значит, прямо, там увидите поворот налево, смело сворачивайте по нему и прямиком выйдете на Шпалерную улицу. Да, это архиверный путь!

– Спасибо большое, – поблагодарила девушка Ленина и быстрым шагом направилась по тому направлению, которое посоветовал ей Ильич.

– Верной дорогой идёте, товарищ! – крикнул Ленин ей вслед, благо, что его успел одёрнуть финн Рахья. –Да будет вам, помочь заблудившемуся человеку нужно! Идёмте же скорее в Смольный!

Важный факт: Ленин явился в Смольный уже поздно вечером, пока он добирался, во дворец прибыли долгожданные матросы из Кронштадта – ни одно пока что большевистское восстание без них в этом году не проводилось. Пока их пересчитывали, Ильич без лишнего шума пробрался в здание Смольного: тут же ему в глаза бросился бодрый Троцкий, который в вестибюле отдавал последние указания. «То-то он обрадуется», – подумал, усмехнувшись, Ленин и скромно, даже боязливо приблизился к лидеру революции.