Двадцать и двадцать один. Наивность

Das_Leben

– А как же Лев Троцкий?

– Троцкий? – переспросил украинец. – А, был там один, на побегушках у Ленина, только болтать целые дни и мог, а толку от него – никакого. Хвастун и высокомерец, даже поговорка есть: «Болтаешь, как Троцкий». Он вообще отношения к революции не имеет, он в гражданскую войну делов понаделал…Самая страшная ошибка в истории.

Годы, которые бы следовало вырезать из прошлого бедной страны...

Петроград. Смольный. Ночь с 24 на 25 октября 1917 г.

В маленькой комнатушке у плохо освещённого стола на пол сброшены пальто. В комнату всё время стучат – сообщают об очередных успехах восстания. Среди присутствующих – Ленин, Троцкий, Зиновьев, Каменев и Сталин. Как и обещал Ильич: спать было некогда, актуальный вопрос, несмотря на всеобщую

усталость, обсуждался с интересом. Он касался распределения мест в будущем составе советского правительства, проще говоря – делёжка власти. Для каждого оппозиционера именно этот вопрос оставляет сладкое медовое послевкусие – наивность и мечты постепенно становятся реальностью. Правда, интересовало обсуждение с таким бурным рвением далеко не каждого, как Ленина или Троцкого. Не спали большевики уже не первую ночь, глаза слипались сами собой, совсем не от скуки – я повторюсь, а от усталости. Пришлось сегодня [вернее вчера, ведь уже наступило 25-е число] побегать и поволноваться Кобе. С формальных и не очень то приятных совещаний ко Второму Съезду Советов, он стремглав отправился на конспиративную квартиру Ленина. Представьте же его удивление, когда сообщают, что Ильича в квартире, в которой он обязан был находиться всё время восстания – нет. Сразу в голову приходят два исхода: первый – его схватили юнкера и второй – Ленин самовольно сбежал в жерло вулкана, то бишь в Смольный. Первый вариант отметался сразу: если бы это было действительно так, то открыла бы ему не хозяйка квартиры – а офицеры, которые логично дождались бы связного и вырвали бы у него информацию, для предотвращения восстания. Кобе ничего не оставалось, как бежать следом за своим «подопечным». Уже глубоким вечером он явился в Смольный, не без волнения, а вдруг Ильича поймали по дороге или того хуже – уже расстреляли. Не разглядев Ленина в вестибюле [спрашивать у кого-либо смысла не было – не стоило будоражить народ ложными вопросами], Коба уже почти отчаялся, как вдруг.

– Иосиф Виссарионович! – окликнул его кто-то позади. Коба обернулся, переполненный надеждой, но тут же сердце вновь кольнуло шипами разочарования.

– А, Вячеслав, это вы, – с досадой проговорил Коба. Перед ним стоял светлый молодой человек [блондин, светло-русый] невысокого роста, двадцати семи лет, в очень приличном тёмно-сером костюме и галстуке. Внешности он был типично славянской: лицо на вид добродушное, открытое, кругловатое, на носу, покрытого веснушками, [нос казался достаточно крупным, в народе говорят: нос картошкой] едва держались очки, сквозь которые блестели голубые глаза. Усы типичные, типичная короткая прическа не выделяли человека из многочисленных масс, никакой экстравагантности в нём не было, но зато была серьёзность и солидность, как у селезня, что не могло не вызвать симпатии и даже некую недооценность. Но человек не обижался: он был молод, терпелив, ждал того заветного часа, когда его заметят наверху и по достоинству вознаградят за труд и усердие. Чем-то он напоминал Кобе себя самого когда-то, поэтому Вячеславу он делал иногда какие-то замечания или советы между делом, но серьёзно пока не воспринимал – рановато ещё. А тот и доволен, чего ещё для счастья нужно молодому революционеру. – Я же просил вас так меня не называть, буржуазная официальность совсем не делает наш диалог легче. Просто: товарищ Сталин.

– Хорошо, – кивнул Вячеслав. – Товарищ Сталин, вы товарища Ленина ищите? Он буквально полчаса назад сюда прибыл, загримированный. Они с Троцким и с другими товарищами в крайней левой комнате на первом этаже.

Все вопросы Кобы исчезли мгновенно – вот что значит дать исчерпывающий ответ. Все бы так отчитывались, цены бы не было работничкам. Бросив не на долгое прощание благодарность, Коба направился в ту самую крайнюю левую комнату, где в данный момент и разворачивалось событие.

– Как же нам назвать членов нашего революционного правительства? – поинтересовался Ленин у товарищей. – Только не министрами: это гнусное, истрёпанное название, тошнит меня от этого слова.

– Можно бы – комиссарами, – вдруг предложил Троцкий, с интонацией, словно он проходил

мимо.

– Уф, – фыркнул Зиновьев. – Достал со своими американскими устоями.

– Мда, – Троцкий снисходительно кинул взгляд на Григория. – Только теперь слишком много обычных комиссаров. Может быть, верховные комиссары?.. Нет, «верховные» звучит плохо, по-капиталистичному. Нельзя ли «народные»?

— Народные комиссары? – переспросил Ильич, задумавшись. – Что ж, это, пожалуй, подойдет. А правительство в целом?

— Эм… Совет Народных Комиссаров?

— Совет Народных Комиссаров!- подхватил Ленин.- Это превосходно: пахнет революцией!

– А сокращённо Совнарком, – добавил напоследок довольный собой Троцкий. Он не заметил, что на мгновение Ленин омрачился. Коба это увидел: неужели Ильич ничем не ответит наглому выскочке?

– Хорошо, давайте непосредственно к составу, – как ни в чём не бывало, продолжил Ленин. – Предлагаю на место председателя Совнаркома достопочтенного организатора переворота – Льва Троцкого.

Троцкий с минуту сидел молча, а потом энергично покачал головой в знак отрицания.

– Нет, я не могу! – кичливо ответил он. – Я отказываюсь!

– Это ещё почему?! – возмутился Ленин. – Вам предлагают стать верховным, извиняюсь, главным народным комиссаром России! А ВЫ ОТКАЗЫВАЕТЕСЬ?!

– Я отказываюсь, потому что… я еврей.

– А это тут причём? – недоумевал Ленин. – Что вы мне тут Ваньку валяете? Мы, к вашему сведению, не правая, а левая партия!

– Стоит ли... давать в руки врагам такое дополнительное оружие, как моё еврейство?

– У нас международная революция, – какое значение могут иметь такие пустяки?

– Революция-то великая, но и дураков осталось немало, – пояснил Троцкий. – Антисемитизм в России по-прежнему актуален, я с этим ничего не могу сейчас сделать. Дураки не будут молчать, если главным в стране будет еврей.

– Я поддерживаю Льва, – заступился за Троцкого Свердлов. – Не дай вам быть евреем и испытывать всё то, что испытываем мы.

– Ну… и логика у вас! Хорошо, я сам займу этот пост, – нехотя согласился Ленин. [А нехотя ли? Ленин был далеко не дурак, и вопрос о председателе Совнаркома Троцкому он задал нарочно, тем самым провоцируя его на отказ]. – Вопрос с местом для Льва Давыдовича всё ещё открыт. Кем бы вы сами хотели бы быть?

– Я вообще не хочу работать в Совнаркоме! – ответил он, скрестив руки на груди.

– Вот тебе раз! Нет, больше у вас не пройдёт! Выбирайте из предложенных должностей в наркомате. Давайте, комиссаром внутренних дел?

– М… вряд ли. Есть ещё для меня какая-нибудь альтернатива?

Ленин выдохнул. Никогда в истории таких случаев не было.

– Товарищ Рыков, может быть, вы будете комиссаром внутренних дел?

– Пожалуй, буду, – согласился Рыков.

– А для вас, товарищ Троцкий, остался последний вариант – комиссар иностранных дел. Вы жили долгое время за границей, владеете языками. Вот и решайтесь – либо это, либо ничего.

– Хорошо, – печально проговорил Лев. Не о том он мечтал все эти годы, но для начала, как он считал – самый приличный вариант. – Наркоминдел, так наркоминдел.

– Товарищ Луначарский, золотой наш человек, – обратился Ленин к Анатолию Васильевичу. – Вы говорили, что неравнодушны к искусству и некоторым гуманитарным наукам. Будете наркомом просвещения? Наркомпрос?

Луначарский коротко кивнул – ему понравилась его будущая должность.

– Товарищ Сталин, и вас мы не забыли. Вопрос по национальностям, а?

Кобе было всё равно, но если его выделил сам Ильич, то сомневаться и ломаться, как Троцкий, он не стал.

– С радостью, Владимир Ильич, – с улыбкой ответил Коба. Троцкому это всё не понравилось, и он решил – пора парировать.

– А как будет сокращённо народный комиссар по национальностям? – спросил он у присутствующих. Все одновременно поняли, к чему ведёт, но ни у кого не хватало смелости произнести сокращение вслух.

– Наркомнац, ну… что тут такого? – откликнулся Зиновьев, и как только он сказал – тут же повалился на бок от безудержного смеха. Следом за ним «рухнули» ещё несколько человек.