Двадцать и двадцать один. Наивность
Шрифт:
– Грехорий, встань с полки, пожалуйста.
Виктория склонилась над Гришкой, который упрямо сидел, скрестив и руки и ноги на нижней полке с левой стороны.
– Повторяю, – пародируя голос диктора на вокзале, проговорил Муравьёв. – Лицам, не достигшим двадцати лет, нельзя было брать вещей, больше чем влезает внутрь полки. Вверху меня укачивает.
– Ты мне предлагаешь переложить на параллельную полку?
– Нехай, – расслаблено ответил Муравьёв, за что Виктория позволила себе навесить ему подзатыльник.
– Какой «нехай»? Не видишь, что там лежат чьи-то
Муравьёв приподнялся, чтобы получше посмотреть, не лжёт ли его товарищ. Виктории лишь оставалось бросить футляр на свою верхнюю полку.
– И вон – пакеты с едой лежат, – указала на белый столик девушка. И действительно, чего там только не было: румяная картошечка в мундире, свежая жаренная на гриле курочка, отдельный пакетик с солью, пятилитровая баклажка с водой, крабовый салат в пластиковом контейнере и большой, размером с добрый кулак, шматок сала.
– Я думал, это нам, – удивился Муравьёв, почёсывая затылок.
– У нас не первый класс, чтобы нам курицу с картошкой подавали, – ответила Виктория, садясь напротив на свободное сидение. В эту же минуту в купе буквально ворвался круглолицый мужчина, в белой нарядной рубахе с воротом. Во всём он вызывал ассоциацию с колобком: румяное лицо, украшенное широкой до ушей улыбку во все зубы. Не смотря на всю его приветливость, он с первого взгляда оттолкнул от себя социал-демократов.
– О, гарно! А ось и гости подсели! – звучно гаркнул он, плюхаясь рядом с Викторией. Будучи интеллигентной девушкой, она сделала попытку отсесть рядом с Муравьёвым, но мужик [мужчиной его просто язык назвать не поворачивается] резко остановил её, одёрнув за руку. – Да сидите, дивчина! От Москва какая, и ведь раз проездом едешь, грех не выйти на остановке! А вы отсюда будете, москвичи?
Григорий и Виктория одновременно кивнули. Михаил уже расположился на верхней полке, забрав с рук Виктории всё о 25-ом и 26-ом числе. Он всё прекрасно слышал, но «колобок» его не заметил, продолжал делиться бурными впечатлениями.
– А я с Донецка. Анатолий Бурмыло. Как буро и мыло – поняли?! – украинец в одиночку залился горластым смехом, Виктория продолжала скромно сидеть с недоумённым лицом, а Муравьёв хихикнул пару раз вслед. – Два дня уже в пути. А вы, молодёжь, куда путь держите?
– В Петербург, – неудобно запинаясь, ответила Виктория – фамильярности она не терпела, но это был закон любого поезда дальнего следования, по-другому с соседями по купе просто невозможно общаться.
– Так и я туда же! Значит, вместе будем путешествовать! – последняя фраза Бурмыло ох как смутила Викторию, которая изо всех сил старалась подавлять все буржуйские качества, а что – обыкновенный пролетарий, и что же он ей так не нравится. – Ох, чувства переполняют от одного только названия, а? Санкт-Петербург – в честь Петра! Целая эпоха рода Романовых, они – то так город и основали… Сальца хотите?
– Ни, – отказался Муравьёв. – Таки не кошерно по воскресеньям сало кушать.
– Як хочите, хлопец, – мужик пожал плечами. – Я так сам не мог поехать, мне дети ко дню рождения собрали. Я большой поклонник истории, я так давно хотел там побывать – там же ж каждая улица – уже
– И правда, чего им помешали? – спросил Муравьёв больше у Виктории, нежели у мужика, его глаза игриво заблестели – он готов был к назревающему конфликту. Но Виктория никак не отреагировала, она молча отвернулась к окошку.
– Вот-вот! А я скажу – завидовали они царям! Власти им хотелось, живот крутило, спокойно им жить не давало, атеисты. Не атеистами они были, а дьяволу служили, особенно их главарь – Ленин. Немецким шпионом был – да! И ведь так хорошо жил народ, а он окрутил всех подчистую! И сверг Ленин царя в семнадцатом году – голод устроил…
– Но Ленин же не свергал царя, – вдруг донеслось откуда-то сверху. Мужик подавился салом и трусливо покосился на потолок. Миша высунул голову. Украинец, увидев столь юного молодого человека, стал брюзжать слюной от смеха.
– Юноша, не встревайте, не знаете историю – не лезьте вообще! С умными людьми, между прочим, разговариваю. Так вот, Ленин сверг Николая Второго – последнего русского царя…
– Ленин не свергал Николая Второго, – упорно возражал Миша. – Николай Второй отрёкся от престола во время Февральской революции, в пользу своего брата Михаила, по факту – последним русским царём был он, хоть и не состоявшимся.
– Не препирайтесь со старшими! Я на протяжении десяти лет занимаюсь историей, вот так вот. Но сам факт – Ленин заставил отречься Николая…
– Нет, – кивнул головой Миша. – Ленин к отречению Николая имеет такое же отношение, как я к вашему салу. Тогда он был за границей, а за Февральскую революцию отвечали князь Львов и Александр Керенский, которые и возглавили «Временное правительство».
Эти слова заставили Бурмыло залиться краской, он прочистил горло, почесал голову, но сдаваться сопляку он не хотел, погрозил пальцем и продолжил.
– Но ты–то не будешь отрицать, что Октябрьскую революцию вершил Ленин?
– Буду, – ответил Миша, не шелохнувшись.
Да что б тебя, дурачок! – ударил по коленке мужик, разливаясь по купе смехом. Муравьёв насторожился, а вот Виктория всё это время не произнесла ни слова – она обернулась, неотрывно, широко распахнув глаза, посмотрела на Михаила. – Ну, молодёжь, ничего не знает! Историю своей страны не знать – как так можно! Ленин – немецкий шпион, в октябре устроил самую кровавую революцию, настроив против власти народ. Все его «товарищи» были зеканами и сумасшедшими, людей четвертовали, кто протестовал, затыкал им рот. Сколько крови пролилось, одному Богу известно! Он же атеистом был, поприказал уничтожить все церкви и всё, что упоминает христианство, а потом он царскую семью расстрелял…