Две жены моего мужа
Шрифт:
Шумно сглатываю, в горле страшно пересохло и хочется пить.
— И кстати. Твоя шлюха, токал, малыш или как ты ее там называешь, больше не работает в столичном филиале. Я распорядилась, чтобы ее уволили. Квартира, конечно, принадлежит ей. Но миллиона от тебя она больше не получит.
— Откуда ты знаешь? — прикрываю глаза и шумно выдыхаю через нос. — Кто тебе сказал?
— Сама узнала у Чингиза, — называет она имя директора Астанинского офиса. — Не злись на него, я на него надавила. Я могу быть убедительной. Ее не будет нигде. Ни в компании отца, ни в нашей с Дилей жизни.
Впервые вижу,
Глава 12
Залетаю в теперь уже мою комнату, захлопываю дверь и прижимаюсь к ней спиной. Прикрываю рот ладонью и беззвучно плачу от того, что меня колотит и разрывает от его взгляда, голоса, мимики.
Намеренно не ходила к нему в больницу, плюнув на мнение общества. В глазах медперсонала я, наверное, страшная женщина, мажорка, стерва, бросившая мужа в трудный период. Но тогда я была на пике своей ненависти к Кариму и его токалке; мне хотелось крови. Казалось, буря внутри стихла, и я смогу встретить его и даже жить с ним под одной крышей. Но нет, я себя переоценила. Стоило мне войти в гостевую и подойти к кровати, как я растерялась, хоть и не подала виду и нацепила маску равнодушия.
Карим выглядит иначе: похудел, поседел, побрился. Или его в больнице побрили, не знаю. Я привыкла к щетине, которая была у мужа последние два года. Сначала ругалась, просила убрать, потому что колется, а потом мне стало очень нравится.Особенно, когда жесткая щетина царапала обнаженную кожу.
Черт возьми, как же хочется прикоснуться к нему, положить голову на грудь, услышать, как бьется сердце. Остановись, Зара. Очнись!
Иду в ванную, включаю холодную воду и умываю лицо. Оно горит не то ледяной влаги, не то от воспоминаний, чувств и ощущений, что снова и снова вспыхивают во мне. Ничто не забыто, а надо бы вырвать его из сердца и стереть из памяти.
После обеда из школы возвращается Дильназ и не переодевшись в домашнее, прямо в форме бежит к отцу. Сгорая от любопытства, приоткрываю дверь в его спальню и слушаю. Мне казалось, дочь до сих пор зла и обижена — она ведь и ехать к нему не хотела. И действительно: Диля борется с собой, не желая и меня не обидеть, и отца поддержать. Бедная моя девочка, которую мы, взрослые поместили в такие непростые условия. Вижу, что мечется, не желая никого обидеть. Она слишком бесхитростная, слишком ранимая, слишком чистая душа.
— А это я нарисовала мамин портрет в художке. Тетя Индира говорит, что надо перенести на холст и подарить ей на день рождения. Еще она обещала, что в мае отвезет меня на пленэр на маковые поля и мы с ней будем рисовать маки, — без умолку тараторит она, а Карим смотрит на нее с такой любовью и нежностью, что сердце щемит.
— Очень красиво, Диль, — Карим гладит ее волосам и спускается к щеке.
— Давай я тебя тоже нарисую, — улыбаясь, спрашивает она.
— Обязательно. Только давай, когда я встану. Сейчас я не в форме, — слышу горькие нотки в его низком голосе.
— Пап, — осторожно шепчет Дильназ, — а ты к той тёте не уйдешь жить?
— Нет, Диля, — прохрипел серьезно он, — даже не думай об этом!
— Это хорошо. Потому что знаешь кто
Тихо закрываю дверь и думаю, что надо посоветоваться с психологом, как теперь быть с Дильназ и как в случае развода с ней разговаривать. То, что она ассоциирует любовницу отца со злым персонажем казахской мифологии мне не нравится. Это какой-то уход от реальности.
До конца дня не захожу к Кариму. Вместо меня вокруг него суетятся Нурия, Дильназ и свекровь, которая пробыла у нас до вечера. Медбрат, ухаживающий за Аскаром, мне понравился, но Карим почему-то упрямо решил, что ночью его услуги не понадобятся. А значит, случись что, подавать стакан воды мужу-изменнику придется мне. Поэтому перед уходом парень инструктирует меня и показывает, какой препарат дать в случае обострения боли. Я лишь молюсь, чтобы ночь прошла спокойно.
Ночью долго не могу уснуть, зная, что Карим в спальне напротив и совсем один. Внезапно проснувшееся чувство вины гложет, расползается ядом по венам. Любовь к нему никуда не ушла и в других обстоятельствах я бы не отходила от него ни в больнице, ни сейчас. Но зная, что год у него была связь, закончившаяся беременностью, убивает во мне все хорошее. Неужели я настолько черствый, плохой человек, лишенный сострадания к любимому, но предавшему человеку?
Закрываю глаза, считаю овец и пытаюсь заснуть. Внезапно слышу истошный, отчаянный крик и понимаю, что это Карим.
Вскакиваю с кровати, лечу к нему, быстро бью по выключателю. Он щурится и моргает от яркого света, вертит головой и сжимает челюсть. На лбу выступила испарина, а руки плотно сжаты в кулаки.
— Карим, я здесь, успокойся, — впиваюсь пальцами в крепкие плечи. — Открой глаза, ты дома.
— Мама, — на пороге появляется испуганная Дильназ в пижаме. — Что с папой?
— Все нормально, доченька, — выдавливаю улыбку, — Папе просто приснился страшный сон. Иди спать, милая. Я с ним побуду.
Она несколько минут смотрит на нас и трет глаза, но потом все-таки уходит. Посмотрев на Карима, вижу, что он очнулся и лежит, уставившись на люстру.
— Болит? — спрашиваю строго, а сама хочу броситься ему на грудь.
— Немного.
— Дать лекарство?
— Нет, потерплю, — взгляд мой фокусируется на его пересохших губах, которые он облизывает. — Пить хочу.
— Сейчас.
Поворачиваюсь к столу, беру стакан и наливаю в него воду из кувшина.
— Там где-то должны быть трубочки. Так удобней. — слышу за спиной.
Ищу их глазами и как назло не могу найти. Подхожу к нему и говорю?
— Ладно, завтра распоряжусь, чтобы тебе их занесли. Давай пока так.
Чуть приподнимаю его голову и подношу стакан к губам. Внезапно он хватает меня за запястье и крепко сжимает. Кожа в этом месте адски горит, словно на нее кипяток вылили. Понимаю, что он сделал это не только для удобства, но молчу.
— Спасибо, — благодарит он, когда его голоса вновь касается подушки.
— И все-таки что это было? — снова задаю тот же вопрос.