Две жены моего мужа
Шрифт:
А вот ата (дедушка) с папиной стороны окончил МГУ, работал сначала экономистом, а потом ведущим специалистом в Министерстве монтажных и специальных строительных работ Казахской ССР. Ажека заведовала детской и юношеской библиотекой. В общем, в роду у меня академики, учителя, интеллигенты.
И точно такая же ситуация у Карима. Они с Искандером тоже родились в зажиточной по советским меркам семья. А их отец, мой покойный свекор — представитель рода “дулат” Старшего жуза. Поэтому и Карим, и Искандер, и моя Дильназ тоже к нему относятся, так как род наследуют по отцу. А мой ру — “аргын”.
Наши
— Я не переворачиваю все с ног на голову, — обижаюсь на маму. — Я не хочу унижаться, как некоторые наши женщины, мужья которых завели токалок. Я не собираюсь становится байбише и жить, как в гареме.
— Ты не о том думаешь, — строго проговаривает мать. — Твой муж прикован к кровати. Перелом позвоночника — это тебе не ногу сломать. Еще и сотрясение с потерей памяти. Ты понимаешь, как ты будешь выглядеть, когда бросишь его и подашь на развод? Что скажут люди? Что ты бессердечная, избалованная и бесчувственная женщина, которая оставила мужа в трудный момент.
— Не могу поверить! — сокрушаюсь я. — То есть тебя волнует то, что скажут люди? Партнеры? Журналисты ?А мне плевать! Кариму надо было об этом думать раньше прежде чем лезть на шалаву. У него будет ребенок от другой женщины!
— Это еще не доказано, — сухо отзывается она. — Риана хочет сделать тест ДНК. Она думает, что эта психованная всех нас дурит.
Риана — мама Карима и моя свекровь. Они с моей мамой тоже дружат много лет благодаря мужьям.
— Даже если дурит, я видела их переписку.
Поставила локти на стол, сложила ладони будто в мольбе, и уткнулась в них кончиком носа.
— Карим писал такие вещи в ответ на ее полуобнаженные снимки, что мне противно. Изменял он, а грязной себя чувствую я. Тебе этого не понять, мама, — горько замечаю я. — Папа никогда не гулял!
— Ты так уверенна? — в сердцах заявляет мама и тут же замолкает, прикусив губу.
— Что ты сказала? — распахиваю глаза от удивления и неверия.
— Ничего.
— Ты хочешь сказать, что папа… — не могу договорить, так как боюсь услышать то, что еще больше разобьет мне сердце.
— Сейчас речь не обо мне, а о тебе, Зара. Ты же все еще любишь Карима. По глазам вижу, что любишь. Ты с детства им бредила. Я не говорю тебе его прощать, но сделай паузу, выиграй время, не руби с плеча. Если через несколько месяцев ты поймешь, что уже не можешь с ним жить, разводись. Но не сейчас, когда он даже ходить не может. Даже Дильназ тебя не поймет.
Умом понимаю, что мама права: мой муж обездвижен, ему придется заново учиться ходить и сидеть. И я отчаянно хочу быть рядом с ним, помогать ему, держать за руку, говорить, что все получится и он снова будет таким же, как раньше. Но что мне делать, если теперь, смотря на него, я представляю, как он занимался любовью с другой?
— Мама, ты ушла от вопроса. Скажи правду, папа тебя изменил?
— Чай остыл, я кипяток в чайник добавлю, — встает она и разворачивается к столешнице.
— Мама, сядь, пожалуйста, и ответь! Что у вас было с папой?
Она стоит ко мне спиной и я вижу, как трясутся ее плечи. Резко поднимаюсь и в одну секунду оказывают
— Ты не помнишь, — вырывается у нее сквозь слезы. — Тебе было три, наверное. Я собрала его вещи и выгнала.
— Почему? Что случилось? — мне очень страшно услышать продолжение, но теперь я знаю — лучше горькая правда, чем сладкая ложь.
— У него была интрижка с секретаршей. Он стал позже приходить домой, а мне говорил, что сейчас время тяжелое, рэкет, надо защищать свое, надо много работать. Мы с Рианой вот так и жили: отправляли мужей на работу и молились, чтобы вернулись живыми, потому что по новостям все время показывали: то одного взорвали, то другого убили. А когда они ездили принимать вагоны со стройматериалами, то вообще страшо. Всю ночь их нет, связи никакой нет, мы с Рианой сидим по квартирам с двумя маленькими детьми. Ну а потом начались странные звонки на домашний — молчание, тяжело дыхание в трубку. Однажды она осмелела и заговорила. Хотеа, чтобы я его к ней отпустила.
У меня внутри все переворачивается. Привычный мир, в котором папа был идеальным мужем и моим героем, рушится, как карточный домик. А моя мама пережила тоже, что и я. Или это я повторяю сейчас ее судьбу.
— Он ушел, но ты все-таки приняла его обратно. Получается, простила?
Мы с мамой все еще на кухне. Она стоит, опершись бедрами о столешницу, а я — напротив нее. Ничего из того, что она рассказывает я не помню. То ли из-за возраста, то ли мозг просто вытеснил неприятные воспоминания.
— Получается, так, — горько усмехается мама. — Аде было почти восемь, но она будто все понимала и ни о чем не спрашивала — до сих пор же закрытая. А ты — нет. Ты плакала целыми днями и спрашивала, где папа и когда он придет. Я же была настолько зла и обижена на него, что не подпускала к вам. А перед Новым годом ты сильно заболела пневмонией и мы с тобой легли в больницу. Аду забрала бабушка. Нужны были какие-то новые антибиотики, которые вроде как продавались, но достать невозможно, потому что очень дорогие. И тогда Риана с моего разрешения рассказала обо всем твоему отцу. Примчался сразу же, — шмыгает она носом, берет рулон кухонного полотенца, чуть отматывает и вырывает один лист. Сложив его в несколько раз, протирает уголки глаз и щеки. — Поговорил с заведующим, чтобы его впустили в палату. Ты как раз под капельницей лежала: маленькая, худющая, бледная. Сильно плакала и уснула вот так — с иглой в вене. А он тебя увидел и побелел. Антибиотики он потом привез на целое отделение. И с заведующим подружился, стал помогать больнице Тогда же везде всего не хватало. Лекарств тем более. Еще и рубли на тенге заменили, вокруг неразбериха сплошная.
— Это ты про Александра Михайловича сейчас рассказываешь? — переспрашиваю маму, вспомнив, что папа дружил с врачом детской больницы. Он даже бывал у нас в гостях несколько раз, но эту историю никогда не рассказывал. По легенде — это я теперь понимаю — я лежала в пневмонией и он меня лечил. Так и познакомились.
— Да, про него. Дядя Саша. Устроил нам потом очную ставку в своем кабинете, пока за тобой соседка по палате присматривала. А папа твой умолял принять его обратно, твердил, что у него с этой…нет больше ничего.