Две жизни одна Россия
Шрифт:
Прогулка по коридорам Лефортовской тюрьмы не способствует ясности мышления. Но, тем не менее, мозг лихорадочно работал, вопрос следовал за вопросом: Как я влип в эту переделку? Кто в этом виноват? Миша? Я сам? КГБ? Следовало ли мне встречаться с Мишей? Нужно ли мне было брать у него пакет? Нет. Я должен был взять его, открыть и выбросить в реку. Я должен был вообще отказаться принять его. Я должен был пойти домой другим, более дальним, путем, воспользоваться эскалатором. Я должен был… Я бесконечно упрекал себя мысленно, прислушиваясь к ритму шагов по коридорам. Я должен был, должен был, должен был…
Если бы я мог рассуждать трезво, спокойно, я бы понял, что мои проблемы с советскими властями начались не сегодня, и даже не неделю назад. Все
Мы с моей сестрой Эйей звали бабушку "Бабута". Она родилась в Москве 31 декабря 1874 года в семье военного. Бабута — Анна Николаевна Данилова, урожденная Фролова, — была старше меня на 60 лет. Полная, небольшого роста, она обычно носила черные или цветные ситцевые платья; длинные седые волосы зачесывала от круглого лица назад. Шею украшали маленькие золотые часики 18 карат на золотой цепочке работы братьев Мозер из Женевы конца прошлого века. На задней стороне корпуса из сплава серебра с золотом были выполнены ее инициалы.
Летом, в годы второй мировой войны, мы с Бабутой часами сидели на этом сером камне. Местные жители называли его Скала Бабуты. Я держал цветастый зонтик от солнца над ее головой, а она развлекала меня рассказами на русском и французском языках о жизни в Петербурге и Москве, о сборе урожая на Украине, о Русско-японской войне и об ужасах Гражданской войны — как лаяли по ночам собаки, когда по домам ходили красноармейцы, и как люди лихорадочно прятали драгоценности под пол, чтобы потом забыть, где они лежат.
Наши нью-хемпширские соседи считали Бабуту эксцентричной гранд-дамой, которая не утруждала себя точностью в рассказах и часто искажала истину. В ней был шарм, женственность, к ней тянулся и стар, и млад. Много позже, когда я увлекся чтением исторических книг и документов в московских архивах, я с удивлением обнаружил, что почти все, рассказанное ею, было правдой, за очень малым исключением.
Россия, уверяла Бабута, совершенно особая страна. Это не просто государство; Россия — это состояние духа. Это страна непримиримых противоречий: щедрость, гостеприимство и доброта смешиваются с неопрятностью, жестокостью и тупостью. У русских много недостатков, главный из них — леность. "Тяп-ляп", — говорила она тогда, и это выражение употребляется и теперь, когда хотят подчеркнуть наплевательское отношение русского "мужика" к работе. Вместе с тем Бабута повторяла много раз, что "русские — самый талантливый народ в мире, и у них есть что сказать людям. Посмотри на великих писателей прошлого века, таких, как Пушкин, Гоголь, Толстой. Или возьми великих ученых — Менделеева и Лобачевского". Русские авиаконструкторы, говорила она мне, когда видела, что мое внимание рассеивается, разработали конструкцию нового бомбардировщика, который весь сделан из резины. Вражеские снаряды отскакивают от него, не причиняя ему никакого вреда.
Принимая во внимание тот факт, что Бабута потеряла все свое имущество во время революции, ее либеральные взгляды понять было довольно трудно. Она не уставала рассказывать мне о зарождении крепостного права, об угнетении и о революции. Однажды она заставила меня нарисовать дом, на верхнем этаже которого хозяева наслаждались жизнью, в то время как на кухне внизу трудились слуги.
— Знаешь, — говорила она мне, — я часто задаюсь вопросом, а что было бы, если бы Ленин не ушел так рано. Ему ведь было всего 54 года, когда он умер в 1924 году. Он был более разумным человеком, чем Сталин и другие, кто пришел к власти после него.
Много лет спустя я вспомнил эти слова Бабуты. "Если бы только Ленин был жив!" — я так часто слышал это, работая корреспондентом в Советском Союзе. Если бы был жив Ленин, не было бы Сталина, чисток и концлагерей. Вера в
Даже будучи мальчишкой я чувствовал, как Бабута тосковала по родине. Атлантический океан напоминал ей Черное море, а побережье Нью-Хемпшира — Ялту. Она заставляла меня учить стихи, которые вызывали в ней грусть по России, в частности строки, написанные Алексеем Толстым в 1856 году, сравнивающие страсть любящего сердца с прибоем.
"Не верь, мне друг, когда в избытке горя,
Я говорю, что разлюбил тебя.
В отлива час не верь измене моря,
Оно к земле воротится любя…"
Как многие эмигранты ее поколения, Бабута питала тайную надежду на возвращение в Россию, или, по крайней мере, на поездку туда. Многие беженцы и сочувствующие вернулись в Россию в 30-е годы и после войны. Большинство из них были либо дезинформированы, либо наивны, а многие исчезли без следа во время чисток. Ностальгия Бабуты по России, которая буквально захлестывала ее, как волны берег под нашей скалой, находила во мне горячий отклик. Подобно двум заговорщикам, мы погружались в прошлое. Больше всего мне нравились рассказы о жизни нашей семьи в Петербурге до революции.
— У нас были большие связи, — говорила Бабута, делая паузу для вящего эффекта. — Я родилась в Кремле!
Американская часть нашей семьи, происходящая из Новой Англии XVII века, принимала это хвастливое заявление добродушно, считая его плодом фантазии.]
— Мой муж — твой дед, — рассказывала она мне — был знаменитым генералом. У него было много орденов и медалей — русских, английских, французских. В Москве есть ящичек, который доверху набит его наградами. Там есть Георгиевский крест, ордена Святого Владимира, Святой Анны и Святого Станислава, французский орден Почетного легиона и английские ордена Святого Михаила и Святого Георгия. Когда-нибудь ты поедешь в Россию и найдешь этот ящик.
Я верил всему, что говорила Бабута, и был готов туда ехать на следующий день.
Дома мы звали дедушку на французский манер "ле женераль": он в свое время был начальником штаба северной группы армий, а французский был языком общения в нашей семье. Дело в том, что американская ее половина не знала русского, а у русской были трудности с английским. "Ле женераль" рекомендовал царю отречься от престола в марте 1917 года, по утверждению Бабуты. Царь возвращался в Петроград, когда вдруг толпа коммунистически настроенных рабочих железной дороги хлынула на пути, и императорский поезд был вынужден остановиться и проследовать в Псков. Тогда-то и прибыл "ле женераль" с двумя членами Государственной думы, которые дали царю этот совет. Они думали, что если царь отречется в пользу своего сына, это остановит красных. Но царевичу было всего 12 лет, и он все время болел.
— Бедный маленький Алексей, — говаривала Бабута. — Ему было столько лет, сколько тебе теперь, и каждый раз, когда он падал и ушибался, у него шла кровь и не могла остановиться.
"Ле женераль" был таким влиятельным человеком, по словам Бабуты, что царица подсылала к нему шпионов. Александра думала, что он мог быть в заговоре с Верховным Главнокомандующим, Великим Князем Николаем Николаевичем, чтобы свергнуть ее супруга. Бедная Александра! Многие ее терпеть не могли из-за ее немецкого происхождения. В действительности же, говорила Бабута, царица была слегка неуравновешенна и дала себя одурманить сумасшедшему монаху Распутину. Двор кишел слухами. Некоторые говорили, что Распутин действительно помогал останавливать кровотечение у царевича, другие утверждали, что он был сексуальный маньяк. При таком больном ребенке не удивительно, что царь не мог в должной мере заниматься управлением страной.