Две жизни одна Россия
Шрифт:
Когда-то в юношестве я нарисовал генеалогическое дерево нашей семьи. Теперь я опять начал рисовать его, и этот набросок его стал первым из многочисленных генеалогических деревьев семьи Фроловых. Оно охватывало восемь поколений, восходя к Федору Фролову, жившему в XVIII веке.
В апреле, после получения этой информации я позвонил Светлане Степуниной. Она выразила готовность помочь мне и организовать вторую встречу в своем офисе. Через несколько дней она пригласила меня опять на улицу Правды. Святослав Александрович тоже начертил генеалогическое дерево семейства Фроловых, как и обещал. Мы сравнили мой и его варианты. Его базировался целиком на архивных материалах, а мой на информации и воспоминаниях членов
Затем Святослав Александрович сообщил мне потрясающие сведения. Он обнаружил, что только один из шести Фроловых, связанных с восстанием, был сослан. Этот Фролов и был в действительности моим прапрадедушкой, Александром Филипповичем Фроловым. Пятеро других Фроловых были выпущены из тюрьмы или ограничились более мягким наказанием. Подогревая мой все возрастающий интерес, Святослав Александрович начал перечислять подробности, о которых, я уверен, не знали ни Серж, ни Бабута. Он говорил так уверенно, как будто события имели место совсем недавно, и он лично знал их участников. Лейтенант Фролов получил назначение в Пензенский полк Второй Армии на Украине летом 1825 года. Два месяца спустя после восстания, в феврале 1826 года, он был арестован в Житомире и сослан пожизненно в Сибирь. Нет никаких указаний на то, что он был в Санкт-Петербурге во время восстания, хотя Серж и говорил об этом иногда на коктейлях.
Почему же тогда Фролов получил такой страшный приговор? Зачем высылать пожизненно в Сибирь человека, который не участвовал в мятеже? Из того, что я знал до сих пор, ничто не проливало свет на этот вопрос, который занимал меня больше всего. Это была тайна, которую я решил разгадать, и моя беседа с Святославом Александровичем прибавила энергии к моим усилиям. Подобно бегуну на старте, я собрался в комок и приготовился броситься вперед. За эти две короткие встречи с Святославом Александровичем я узнал о Фролове больше, чем было известно Бабуте. А ведь меня, наверное, ждало еще больше открытий!
— Кстати, — начал он, прерывая мои мысли, — у меня есть еще один сюрприз для Вас. Вы можете совершить небольшую экскурсию со мной?
Он не сказал, куда мы идем, и это меня слегка обеспокоило. Но я начинал относиться к этому человеку с большим доверием и теплотой. Его любовь и интерес к русской истории были поистине безграничны. А когда он рассказал мне о своем происхождении, я почувствовал, что он вполне надежен. Между нами была прочная связь; ведь он тоже был потомок декабриста — полковника Ивана Павло-Шейковского. Быть может, наши предки даже встречались и разговаривали друг с другом.
Мы оделись, поблагодарили Светлану Степунину и вышли. На улице была страшная слякоть. Мокрый снег, смешанный с песком и солью, тут же промочил мои ботинки. Мы остановили маршрутное такси и доехали, вместе с двенадцатью пассажирами, до Белорусского вокзала. Спустившись в метро, я почувствовал довольно сильный запах озона, а мчавшийся с грохотом поезд не давал никакой возможности разговаривать. На платформе мой спутник отвел меня в сторону.
— Это не очень хорошо, что я так часто вижусь с Вами, — прокричал он, стараясь перекрыть шум поезда. — Моя работа, карьера сына, общие условия… сами понимаете. Если Вам нужно увидеться со мной, позвоните по этому телефону, — он сказал мне его на ухо. — И звоните только из автомата.
Мы вошли в вагон. "Осторожно, двери закрываются! Следующая станция "Баррикадная".
Мы протиснулись к выходу на станции "Улица 1905 года". Выйдя наружу, мы повернули налево и пошли пешком по направлению к Ваганьковскому кладбищу, где я довольно часто бывал прежде. Я подумал, что Святослав Александрович хочет показать мне могилу своего предка.
Была пятница, но народу на кладбище было довольно много.
Как всегда, было много людей у могилы Владимира Высоцкого, поэта, завоевавшего сердца русских в 70-е годы своими песнями, направленными против произвола властей и тупоголовых бюрократов. Он умер в сорок два года, и водка была не последней причиной его ранней смерти летом 1980 года в дни Олимпийских игр в Москве. Я видел, как из толпы вышла женщина и положила букет красных гвоздик на его могилу.
— Ни один народ в мире так не любит поэзию, как русские, — сказал я, проходя по дубовой аллее. — И Россия всегда убивала своих самых талантливых сыновей.
Мой спутник промолчал.
Мы прошли мимо православной церкви желто-белого цвета. У ее стены стояла крышка гроба, покрытая красным и черным крепом. Внутри, в помещении, озаренном светом свечей, священник читал молитву над открытым гробом. Родственники покойника — женщины в черных платках и мужчины, обнажившие головы, — молча крестились. У могилы эта древняя церемония повторится. Родные поцелуют лоб усопшего в последний раз, крышку приколотят к гробу, и он будет медленно опущен в яму. Провожающие бросят по горсти земли в могилу и пойдут домой выпить в память о навсегда ушедшем, разговаривая о его достоинствах.
Вдруг Святослав Александрович остановился.
— Вот! — вскричал он, драматически указывая на участок, мимо которого я раньше проходил много раз.
— Могила Фролова!
Я был поражен. Передо мной на каменной плите стоял ’ приземистый куб красноватого гранита, размером около метра с каждой стороны. Куб был увенчан отполированным полушарием на четырех опорах. На каждой был высечен светильник, из которого вились струйки дыма, уходящие в полушарие. Оно, в свою очередь, было украшено созвездием. У памятника росли большой куст и дерево, а весь участок был окружен железной изгородью черного цвета. Здесь, под этим монументом лежали останки Александра Фролова, предка моего, предка Бабуты и Сержа, предка Миранды и Калеба.
Все эти годы, пока я жил и работал в Советском Союзе, мой интерес к моему роду был чисто умозрительным. Рассказы Бабуты были захватывающими, но как бы из вторых рук. А то, что я почерпнул в колледже, пришло из книг. Здесь же я получил непосредственно личное, эмоциональное подтверждение своего русского происхождения. Я мог быть американцем и принадлежать Соединенным Штатам, как этого хотел Серж. Меня и простых русских могли разделять географические расстояния и паспорта. Но я не мог бы стоять здесь, если бы не было Фролова. И я знал, что мои изыскания выльются во что-то более значительное, чем общие слова Бабуты.