Две жизни. Том I. Части I-II
Шрифт:
– Вы очень ошибаетесь, – воскликнул Иллофиллион каким-то особенным голосом. – Разве вы не помните юную русскую девушку, которая полюбила вас до самозабвенья? Талантливую скрипачку, которую звали Лизой?
Капитан остановился как громом поражённый.
– Лиза?! Лизе было четырнадцать лет. Было бы наивно думать, что это было серьёзно. У неё была тётка, которая преследовала меня своей любовью. Мне была смешна эта старая фея, а маленькая ревнивица меня забавляла. Но я никогда не позволял себе играть её чувствами и замыкался в самую ледяную броню вежливости и воспитанности. Но не спорю: будь обстоятельства более счастливыми – я мог бы увлечься этим существом.
– А это существо не расстаётся с вашим портретом и ищет всех возможностей встретить вас. Не по её вине, а по вине своей семейной трагедии она не
– Не может этого быть, фамилия Лизы была другой. А эта каюта была снята графиней Р. из Гурзуфа, – сказал капитан.
– Да, но вы встретили Лизу на курорте под фамилией её тётки. И вы можете мне поверить, что графиня Р. – не кто иной, как Лиза. И если вы на самом деле считаете, что могли бы полюбить эту девушку, поезжайте в Гурзуф и повидайтесь с Лизой. Это ценная жизнь, которую надо спасти, и тут вам предоставляется случай, не забывая о себе, помочь человеку пройти свой жизненный путь в большом счастье. Среди людей есть однолюбы; Лиза – как раз из их числа. И ничто – ни её богатство, ни её талант – не сможет дать ей счастья, если её любовь останется безответной. Не будьте жестоки или легкомысленны, капитан. Вы ведь играли чувствами девушки, думая, что её любовь к вам мимолётна. А на деле оказалось, что её сердце разбито. И если вы не поспешите, её здоровье может пошатнуться.
Моему изумлению не было границ. А я-то раздумывал, мог бы я полюбить Лизу и как она относится ко мне. Теперь мне припомнились некоторые незначительные подробности в поведении Лизы и её прощальный пристальный взгляд, которым она провожала Иллофиллиона при расставании. Очевидно, она доверила ему тайну своего сердца.
Капитан долго молчал. И никто из нас не нарушал этого молчания.
– Странно, как всё странно, – наконец вздохнув, сказал он. – Как удивительно, что в нашей жизни всё делается так внезапно, вдруг! Ещё час тому назад мне казалось, что без Лёвушки жизнь моя будет пуста. Несколько минут тому назад, когда он отказался от моего предложения, я пережил горечь разочарования. А сейчас я точно начинаю прозревать. Я вам верил с самого начала, доктор Иллофиллион, я как-то особенно выделил вас из всех людей, которых повстречал в жизни. Но сейчас ваши слова точно сняли завесу с моего разума и сердца, и я начинаю надеяться на лучшую жизнь. Но – какой я эгоист! Я развернул ковёр-самолёт своих мечтаний и забыл о том, что сказал мне Лёвушка. Нет, пока я не помогу вам в вашем деле, я не начну строить для себя новую жизнь.
– У каждого свой путь, и пройти хотя бы каплю чужого пути – невозможно, – сказал Иллофиллион. – Если вы послушаетесь истинного голоса своего сердца, мы встретимся с вами и вашей будущей женой ещё не раз. И вы не раз ещё сможете оказать нам дружественную услугу. Сейчас же временно наши пути разойдутся. Предоставьте жизни вести нас так, как она ведёт. Мы будем поддерживать с вами связь по почте. И если разрешите, я обращусь к вам сейчас с очень большой просьбой. Пожалуйста, помогите нам устроить несчастного князя с его женой в каком-нибудь уединённом доме в Константинополе. Вы ведь знаете людское любопытство, и можете себе представить, как тяжело будет и без того несчастному мужу переносить насмешки людей над его руиноподобной женой.
– Устроить это легче лёгкого, – ответил капитан. – В одной из кают едет греческая семья; да вы их знаете, во время бури вы их лечили. У них есть небольшой дом с садом, который они сдают в аренду. Мальчик мне говорил, что сейчас этот дом свободен. Если это так, то я дам вам людей, и они ночью перенесут старуху на носилках в этот дом. Я всё это выясню и пришлю человека, чтобы сообщить вам. А сейчас я должен идти.
И, пожав нам руки, капитан ушёл.
Мне не хотелось говорить. Иллофиллион подошёл к моей постели, присел на стул и взял мою руку, считая пульс.
Он давно уже и пульс сосчитал, и убедился в том, что сердце моё перестало биться ураганно, а всё же сидел, держа меня за руку.
– Мой мальчик! – тихо сказал он. – Мы только начинаем наш путь испытаний, а тебе кажется, что ты страдаешь уже целый век. Неужели тебе кажется, что всё, что так неожиданно свалилось на тебя, приносит тебе лишь горе, заботы и страдания? Представь себе, что у тебя всё было бы благополучно, ты был бы счастлив с братом и всё шло как обычно в
Я понимал не всё из того, о чём говорил мне Иллофиллион. Многое казалось мне неясным или невозможным; но спрашивать я ни о чём не хотел.
Распоряжению Иллофиллиона – лежать на палубе – я охотно подчинился, потому что мне не хотелось видеть никого, а книги брата привлекали меня. Верзила устроил меня на палубе великолепно. Иллофиллион сел подле меня писать письма, я обложился книгами и… заснул вместо наслаждения ими.
Путь до Константинополя мы прошли без всяких приключений. Прощание с капитаном было очень трогательным и расстроило меня до слёз. Он подарил мне свой портрет в чудной рамке, оставил свой лондонский адрес и сказал, что утром зайдёт к нам в отель, чтобы побыть со мною, пока Иллофиллион будет занят делами. Мы горячо обнялись, и с помощью верзилы и Иллофиллиона я стал спускаться по трапу одним из последних.
Глава 16. В Константинополе
Поздний вечер в Константинополе произвёл на меня ошеломляющее впечатление. Необычный говор, суета, мелькание фесок и гортанные выкрики, пристающие со всех сторон представители отелей, шум невиданных мною чудных фиакров [5] – от всего этого я просто одурел и, наверное, потерялся бы, если бы моё внимание не привлекла Жанна с детьми в сопровождении доктора и двух итальянок, которых встречали их сановитые родственники, – и все они ждали нас на берегу.
5
Фиакр – лёгкий наёмный экипаж, запряжённый лошадьми; использовался в Западной Европе. – Прим. ред.
Жанна поспешила мне навстречу, ласково прося Иллофиллиона разрешить ей ухаживать за мной, пока я болен, и хотя бы этой ничтожной услугой отплатить нам за всё наше внимание к ней.
Я рассмеялся, ответив ей, что я совершенно здоров и только из любви и уважения к Иллофиллиону подчиняюсь его распоряжениям, разыгрывая из себя больного.
Тут итальянки познакомили нас со своими родственниками, и важный посол предложил Иллофиллиону поместить меня в его тихом доме. Но Иллофиллион категорически отказался, уверив всех, что мне даже полезен шум, только не следует двигаться.
Высказав сожаление, что я не поеду с ними, итальянки простились с нами, обещая завтра навестить нас в отеле, и уехали.
Мы пошли к отелю все вместе, с Жанной и детьми; шли пешком, очень медленно и недолго. Турки уже поджидали нас у подъезда отеля, где заказали нам и Жанне комнаты на одном этаже.
Только когда мы поднялись на свой этаж, я заметил, как осунулась и изменилась Жанна. На мой вопрос, что её печалит, она прошептала:
– Я пережила такой страх, такой страх, когда вы были больны, что теперь не могу ещё опомниться и часто целыми часами плачу и дрожу.