Две жизни
Шрифт:
Гости заняли весь длиннющий стол. Комната была отделана повосточному, с инкрустацией, где преобладало голубое, в два света, в ней отсутствовала всякая мебель, кроме низких диванов вдоль всей стены, покрытых коврами исключительной роскоши.
Я взглянул на свою соседку и обнаружил, что по другую сторону от не„ сидит И., а рядом с ним старшая дочь Строганова. Я пожалел И. от всего сердца, так как мне уже было известно вес„лое, мягко выражаясь, легкомыслие этой практичной особы.
Анна ела очень мало, но требовала, чтобы я проявлял внимание к восточным блюдам. Не успели гости насытиться закусками, как двое слуг внесли заказанные
– Это, несомненно, вам шл„т привет капитан, с которым мы вместе выбирали цветы, – тихо сказал я Анне.
– Если бы не так сильно сияло мо„ сердце, я бы рассердилась. Но сегодня я ни на что и ни на кого сердиться не могу, – ответила она мне.
– Помилуйте, человек так преклоняется перед вашей красотой, так искренно шл„т вам свой восторг. Оцените, ведь требуется высокая культура, чтобы таким образом сложить орхидеи. Ведь это целая симфония – от розового до ч„рного цвета. А вы говорите, что могли бы рассердиться, – запальчиво воскликнул я, обидясь за моего друга.
– Вы меня не поняли, Л„вушка. Я не так сказала. Конечно, у человека, умеющего так подать цветы, вкус должен быть художественный. Но свой изысканный вкус ваш капитан расточает всем и всюду, играя им как манком красоты. Моему же сердцу дорога та красота, в которой отражено не только изящество вкуса, но и изящество духа. Какой цветок вы хотели бы унести домой? Одну из орхидей, таких причудливых, роскошно-перламутровых, или маленькую ароматную фиалку? – спросила она меня.
– Так нельзя ставить вопрос. Фиалка, которую вы держите в руках и назвали эмблемой счастья и любимым цветком, – уже не цветок, не вещь, но символ для меня. А цветы капитана – просто дар восхищ„нного человека, его благодарность за встречу с вами, – ответил я. – Я вообще заметил, что капитан произв„л на вас плохое впечатление. Очень и очень жаль. Он, конечно, тигр. Но в н„м есть высокое благородство, храбрость и… так много схожего иногда в его словах с тем, что говорит лучший из людей, кого я имел счастье знать. И. обещал познакомить капитана с Анандой и дать ему возможность послушать его пение.
Точно искры вспыхнули в глазах Анны, и лицо е„ побледнело. Ни слова не ответив, она повернулась к И.
– Л„вушка, соседка справа тоже хочет говорить с вами. Объясните нам. Князь сме„тся надо мной и не хочет сказать, что это за цветы подали Анне. Ведь они искусственные? – услышал я голос Жанны.
– Нет, Жанна, это орхидеи. Нравятся они вам?
– Не очень, Л„вушка. Ваши розы гораздо лучше и чудесно пахнут. Но посмотрите на мадам Строганову. Она сегодня всем недовольна. Ей очень не по сердцу, что вс„ делается для Анны.
– Почему же так? – недоум„нно спросил я.
– Потому что Анна – это внутренний раскол в семье. Она отказывается делать блестящую партию, как того хочет мать, а жив„т мечтами, якшаясь со всякой беднотой. Кроме того, я подозреваю, что мать завидует красоте дочери,
– тихо прибавила она.
Мне была неприятна болтовня Жанны; мне казалось не слишком-то благородным сплетничать о людях, которые трогательно помогают ей начать новую жизнь.
– Будете ли вы петь сегодня? – спросил я повернувшуюся ко мне Анну.
– Мне бы не хотелось, но, вероятно, прид„тся. Среди наших гостей есть несколько лиц, глубоко ценящих и понимающих
– Ах, как жаль, как глубоко жаль, что капитан не может вас услышать. Для него это было бы более чем необходимо, быть может стало бы даже откровением,
– воскликнул я.
– Удивительный вы фантаз„р, Л„вушка. Наверное, вам в угоду И. хочет, чтобы я устроила музыкальный вечер для маленького кружка людей, когда приедет Ананда. Если вам удастся услышать его пение – все остальные звуки покажутся бедными и ненужными. Каждый раз, когда я слышу этот голос, я расстраиваюсь от собственного убожества.
– Оправдание вашим словам можно найти только в величии вашего собственного таланта и вашей души, Анна. Тот, кто понимает, как сияют вершины, только тот может быть недоволен, имея ваш талант, который И. называет огромным.
– Положительно, Л„вушка, вы решили сегодня задавать мне шарады, – засмеялась Анна.
– Нет, о нет! Если бы вы знали, как я перед вами виноват…
Моя речь оборвалась. Я увидел И., и его взгляд напомнил мне о нашем разговоре в сквере. И. задал Анне какой-то вопрос, а я, как к спасительному фарватеру, повернулся к Жанне.
Обед ш„л своим порядком. Неоднократно я перехватывал взгляд высокого турка, о музыкальности которого говорила Анна. Огненные, какие-то демонические глаза его часто останавливались на Анне. Когда он смотрел на И., ведущего с ней беседу, в его взгляде мелькала ненависть.
«Вот тебе и здравствуй, – подумал я. – Не хватало только моему дорогому И. отвечать за грехи Ананды».
Не успел я подумать об этом, как высокий турок встал, взял в руку бокал с шампанским и очень важно, даже величаво, поклонился своей соседке, хозяйке дома. Она улыбнулась ему и постучала ножом о край хрустального стакана.
Голоса сразу смолкли, и все глаза уставились на турка, пожелавшего провозгласить тост.
После довольно пространного прославления родителей – быть может, так полагалось по восточному обычаю, но мне казалось фальшивым – он переш„л к виновнице торжества, их младшей дочери. Речь свою он произносил по-французски, заявив, что выбирает этот язык потому, что за столом есть люди, понимающие только его. Он сказал это самым невинным тоном, будто выполняя элементарное требование вежливости, но что-то в его глазах, лице и всей фигуре было так едко и оскорбительно насмешливо, что кровь ударила мне в голову. Я не сомневался, что он издевался над Жанной, хотя внешне вс„ было благопристойно.
Анна, сидевшая с опущенными глазами, вдруг поглядела на меня своим бездонным взглядом, точно убеждая в суете и ненужности всего происходящего. Мне стоило усилий снова вслушаться в речь оратора. Голос его был ясный, повелительный, речь правильная; необычайно ч„тко он выговаривал все буквы до последней.
Отвл„кшись наблюдением, я потерял нить его речи и собрался с мыслями только к завершению длинного тоста, в котором, очевидно, и была вся соль.
– Перед нами не только жемчужина Босфора, которая могла бы украшать любой гарем, любой дворец, но женщина, для красоты и талантов которой мало всей земли. И что же мы видим? Женщина эта хочет трудиться, колоть свои прелестные пальцы иглой и булавками. Стыдно нам, мужчинам Константинополя, не сумевшим завоевать сердце красавицы, которая прелестней всех красавиц мира.