Двоеверие

Дружинин Руслан Валерьевич

Всё великанское племя, включая детей, обступило их, приглядывая за первыми неумелыми попытками Яра собрать свою цепь. Под стук молота, Кузнецы переговаривались между собой, улыбались и подшучивали над пришлым.

Цепь из восемнадцати звеньев Яр собирал больше часа. Он взмок от работы, но, когда всё было кончено, его распирало от гордости. Впервые его руки выковали собственную судьбу. Он стал подобен ведуньям, кто видят зыбкое будущее и знают о прошлом и заплетают кошт из вещих снов. Но, в отличие от них, Яр огнём и металлом утвердил восемнадцать своих прожитых Зим, даже самых первых, о

которых и помнить не мог ничего по малолетству.

– Сносно, – одобрил работу Яра Незрячий, ощупав каждое звено и вернув ему цепь. – Носи её при себе. Но что за жизнь без гвоздей?

Он отыскал на верстаке и подал связку гранёных гвоздей. Их размер как раз подходил, чтобы вбить гвозди в узкие звенья.

– Перед ударом, помни о главном, что с тобою случилось в год скреплённого звена, – объяснил великан. – Мысли мудро, ибо как можно вырвать гвоздь из цепи, так можно о прошлом забыть, но след останется в памяти и на железе. Пусть одна малая сечка, но подскажет про дело больше утраченного гвоздя.

Яр принял молот и встал у наковальни. Он смотрел на первый выбранный гвоздь, как на живого свидетеля. В памяти всплыло его первое достойное дело. Яр смотрел как бы и не на гвоздь вовсе, он видел чёрную шкуру, серебряные глаза и янтарные зубы. Первым важным жизненным испытанием для него была схватка с отцом. Нож вонзился в тело Чёрного Волка и Яр ударил молотом по гвоздю, штырь надёжно зашёл в двенадцатое звено.

Следом настал черёд первого убийства надземника. Удар молота прозвучал также звонко, как стук бойка о капсюль патрона, и воспоминание скрепило гвоздём тринадцатое звено.

Много людей умерло с той поры от руки Волчьего Пастыря и много славных побед одержано им во славу рода. Но для следующего гвоздя Яр выбрал только пятнадцатое звено. В памяти вспыхнул костёр. Посреди ночи он подкрался к Сирин. Мать спала всего в двух шагах – также чутко, как и всегда. Холодными от волнения пальцами он зажал рот ворожее. Она вздрогнула, но разглядела его и затаилась. Яр забрался к ней под шкуру на лёжке, оба старались двигаться тихо, дышать реже и ни в коем случае не смотреть друг другу в глаза. Всё тело его словно свело от судороги. Мать могла в любой миг проснуться. Но больше её гнева он боялся дать Сирин почувствовать свою нерешимость. Спустя три года в кузнице великанов Яр пробил гвоздём пятнадцатое звено.

– Теперь последнее дело, – отложил он молот на наковальню. – Осемнадцатое звено – год Едининия Нави. Не желаю отмечать сей славный день обычным гвоздём.

– Чего же ты хочешь? – нахмурил брови Незрячий. Пришло время выполнить поручение матери. Яр отстегнул подсумок от пояса и высыпал на верстак серебряные монеты. Незрячий оглянулся на металлический звон, нащупал одну монету и потёр пальцами чеканную руну на аверсе.

– Хм-м… – задумчиво прогудел он, – хочешь, чтобы я выковал гвоздь из небесного серебра?

– Не один, – сказал Яр так тихо, дабы треск от огня в кузнице скрыл его речь от других великанов. – У племени Зимнего Волка много такого металла. Хочу, чтобы вы, по велению моей матери, наковали оружия из серебра.

– Белая Шкура теперь мне приказы даёт? – сжал монету Кузнец. – А ежели не согласимся – не боязно?

– Нет, – ответил Яр с дерзкой

улыбкой. – Если предадите нас, или серебро спрячете, знайте: сойдётся вся Навь воедино, Волки грызться начнут, изведают силу сородичей, как мы с вами дрались. Мы-то выстоим, ибо вместо десятка сгинувших Зимних Волков ещё два десятка родятся. А вот вы…

Яр значительно поглядел на ворота, где скрывалось логово Железной Ведуньи. Незрячий выпрямился так, что захрустело в хребте.

– Только нам ведомо, как Навий норов смирить, – заключил Яр. – Тот, кто станет нам другом – сам возвеличится. А кто супротив пойдёт – последнее потеряет.

*************

В настоятельских покоях обычно работали только в летнее время. Ранней весной среди каменных стен и арочных коридоров ещё веяло холодом. Покои почти не отапливались, но здесь за окованными дверями из морёного дуба хранились самые ценные сокровища Монастыря: золотые оклады икон, серебряная церковная утварь, латунные подсвечники и другое, что удалось собрать по окрестным общинам и Пустошам.

Самую просторную из выбеленных палат занимала библиотека. Женя стояла возле высокого застеклённого окна и прижималась лбом к его холодной поверхности. Кажется, у неё поднимался жар, сильно ныло раненое плечо. За окном ветер раскачивал и хлестал серый свет голыми ветвями вербы, стекло в раме вздрагивало. Женя медленно приподняла руку и коснулась подушечками пальцев трепещущей ледяной глади. Она почувствовала с какой силой жизнь весны борется с Зимней стужей. Казалось, дрожало не только стекло, дрожали сами стены, сама земля, дрожало всё внутри Жени. Она отнялась горячим лбом от окна и отошла глубже в библиотеку, где обычно несла своё послушание вне поездок.

Женя шла между шкафов с номерами, вдоль полок, на которых втиснулись плотные ряды папок, хранились стопки тетрадей, приклеенные к фанере или картону схемы, подшивки древних газет, тома с растрёпанными корешками, кипы разобранных и рассортированных по датам журналов. Она достала альбом, который начала заполнять ещё совсем юной девчонкой. Сухие листы рябины, засушенные первоцветы и васильки, приклеенные на самоварный клей. На каждый альбомный лист, украшенный её ровным почерком, ушёл не один тихий вечер в светёлке, когда она не знала ещё ни горькой жизни, ни дышащей в лицо смерти. На последней альбомной странице её взгляд задержался на вырезке из журнала – высокие синие горы, уходящие в безоблачно-чистое небо. Женя коснулась картинки, как недавно касалась стекла. Ей почудилась дрожь и всё та же стужа, снисходящая с щербатого тела гор и стелющаяся по пустынным равнинам. Она отняла и потёрла озябшие пальцы, пытаясь согреть их.

Альбом вернулся на полку, к тем знаниям, которые Женя нашла за стенами Обители, услышала и записала из рассказов оседлых и пилигримов в дорожные дневники, пусть порой они были лишь сказочными небылицами.

Среди шкафов втиснулся на столе собранный из разных старых частей компьютер. При нажатии кнопки старта он не включался. Спустя десять-пятнадцать минут на передней панели начинал блестеть индикатор. Если Женя выключала питание и затем включала компьютер снова, то, милостью Божьей, компьютер взвывал по-звериному, и система с трудом загружалась.