Двор чудес
Шрифт:
– Тигр не любит, когда встают у него на пути, – возражает он.
– Может быть, пришло время его удивить?
Его гниющие пальцы впиваются в железную решетку.
– Если ты вытащишь меня из этой темницы, я дам тебе все что попросишь. Но тебе и самой это известно, Кошечка, мне отсюда не выбраться.
– Не выбраться, монсеньор? Я же Черная Кошка из гильдии Воров, – улыбаюсь в темноту. – Я вас просто выкраду.
Мы движемся незаметно, как сама тьма, в совершенной тишине, на которую способны только чада Двора чудес. Заключенные ни на одном из этажей ничего не слышат и не видят, погруженные в беспокойный, наполненный кошмарами сон. Когда мы добираемся до Подвала, я слышу звук: тихий мышиный писк. Но что-то заставляет меня остановиться и прислушаться. Сначала слышится один писк, потом второй и наконец третий,
– Nous sommes d’un sang.
Мы не можем задерживаться, но Орсо делает знак рукой, направляя меня в сторону звука. Я тихо отхожу от лестницы и двигаюсь вглубь Подвала. По коридору друг за другом расположены камеры, и все их обитатели спят. Только одна внушительных размеров тень смотрит на меня блестящими во тьме глазами, стоя у прутьев решетки. Длина его бороды говорит мне, что этот человек находится в тюрьме по крайней мере год. Он протягивает ко мне руки ладонями вверх, чтобы я увидела: в них нет оружия, но я останавливаюсь уже при виде размера этих рук. Кажется, они с легкостью могут задушить меня, если я буду настолько глупа, чтобы подойти ближе к камере.
– Сестра, – говорит он так тихо, будто вообще ничего не произносит. Склоняет голову, показывая мне шею. В темноте я не могу рассмотреть татуировку, а спичку зажигать не решаюсь, но если в этих камерах действительно гниет чадо Двора чудес, я по крайней мере смогу передать его гильдии сообщение, что он жив. Сердце бешено стучит, но я все-таки протягиваю руку и дрожащими пальцами нащупываю татуировку у него на шее.
Она имеет форму буквы «Х», что означает: он принадлежит гильдии Хранителей знаний, инспекторов, законников, шантажистов, фальсификаторов и ростовщиков. Это хранители секретов и информации, про которых говорят, что их шпионы проникли во все властные структуры, как во Франции, так и за границей.
– Сестра, ты Кошка? – шепчет он.
Сглотнув, я киваю.
– Не знаю, как ты собираешься выбраться отсюда, но могу точно сказать: что бы ты ни придумала, это не сработает. – Он морщит нос. – Хотя, кажется, ты проникла сюда через уборную. Умно. Только на обратном пути эта дорожка вам уже не поможет. – Он указывает на Орсо, который бесшумно приблизился к нам. – Даже если вы выберетесь отсюда, там внизу все равно дежурят жандармы, и среди них – из отдела Безопасности.
– Я добыла для барона Орсо мундир жандарма, – перебиваю незнакомца. Я стащила его из чулана в жандармерии перед тем, как проникнуть в Шатле.
Заключенный замирает, а потом в знак уважения кланяется Орсо. Тот смотрит на этого несчастного заинтересованно.
– Они знают имена и лица всех часовых, – продолжает заключенный. – Знают также их количество и количество арестантов. Тут даже таракан не может пробежать незамеченным.
Большой рукой он задумчиво чешет бороду. Потом его глаза хитро прищуриваются.
– Но если выпустите меня из этой камеры, я покажу вам, как мы все трое сможем спокойно выйти отсюда.
У меня нет на это времени. Вытаскивать еще одного человека из камеры, а для этого нужно еще одно тело, означает: с еще большей вероятностью что-нибудь может пойти не так. С другой стороны, он чадо гильдии Хранителей знаний, он должен быть знатоком шпионажа и всяческих уловок. Если уж кому и известно, как сбежать из Шатле, то, вероятно, именно ему. Конечно, не очень благоразумно было бы ему доверять. В конце концов, он же преступник, посаженный сюда за какое-то злодеяние, о котором я ничего не знаю. Но мне нужно спасти Мертвого барона, а во времена тяжелых испытаний нужно с умом выбирать себе союзников. К тому же было бы очень глупо с моей стороны упустить такую возможность: оказать услугу гильдии Хранителей знаний, вызволив из тюрьмы одного из ее чад.
Вздохнув, я достаю связку отмычек.
Следуя указаниям узника, я открываю двери во все камеры Подвала, передвигаясь от одних железных прутьев к другим неслышно, как дуновение ветра. Их обитатели даже не просыпаются от моих действий. Мертвый барон, одетый в мундир жандарма, молча смотрит на меня. Понимаю, что именно я буду виновата, если что-то пойдет не так, ведь это я приняла решение выпустить из клетки чадо гильдии Хранителей знаний. После освобождения великан угрожающе навис надо мной, быстро пробормотал указания, сказал, что вернется, а потом исчез, двигаясь на удивление тихо для человека его комплекции. В темноте слышатся
– Liberte [11] , – говорю я им.
Их взгляды обращаются к открытым дверям камер. Начинается столпотворение.
12. Место забвения
Бегом возвращаюсь на верхний этаж башни. Из-за двери выглядываю во двор как раз в тот момент, когда темноту ночи прорезает громкий крик. Призраки начинают завывать. Часовые на башне сбиты с толку; половина бежит к краю площадки, чтобы понять, из-за чего эти крики, и за их спинами я успеваю незаметно проскользнуть в уборную. Разматываю веревку, найденную в одной из каморок для стражи, и привязываю ее к страшному на вид крюку, а затем зацепляю все эту конструкцию за каменный выступ сиденья. После этого, схватив конец веревки, одним быстрым движением ныряю в дыру, устремляясь вниз головой прямо в выгребную яму. Веревка натягивается, и мое падение останавливается; мне приходится напрячь все мышцы. Вонь снова бьет мне в нос, в глазах начинает щипать. Спускаюсь еще на несколько дюймов и осторожно ступаю в мерзкую жижу. Дергаю за веревку до тех пор, пока крюк не слетает со своего места и не падает вниз вслед за мной. Потом делаю глубокий вдох и ложусь в вонючую грязь так, чтобы она полностью меня закрыла. Изо всех сил сдерживаю рвоту, стараюсь даже не шевелиться и не думать о том, что происходит вокруг. Я уже и так погрузилась в эту жижу; чуть больше, чуть меньше – уже неважно. Где-то снаружи кричат люди, хлопают двери, призраки завывают все громче, кто-то их ругает… Я закрываю глаза на своем мягком отвратительном ложе и жду.
11
Свобода (фр.)
Через несколько минут начинается движение рядом со мной: открывается дверца в выгребную яму. Появляются люди, которых совершенно не заботит царящий вокруг хаос: мечущиеся туда-сюда жандармы, завывающие Призраки… У них есть своя работа, неизменная на протяжении столетий, и они выполняют ее, несмотря ни на что. Они распахивают дверцу, запуская внутрь прекрасный ночной воздух, а потом возвращаются к тележке за лопатами. Я поднимаюсь, невидимая в своей маскировке, и выскакиваю в открытую дверь. Они возвращаются в выгребную яму, вооружившись лопатами, и когда поворачиваются ко мне спинами, я пробираюсь в их большую тележку и сажусь на корточки среди вонючих куч. Наклоняюсь вперед и украдкой посматриваю между деревянных досок в сторону освещенной жандармерии, где Призраки вместе с Этти собрались вокруг лежащего на земле тела. Этти громко кричит. Рядом стоят жандармы, стараясь успокоить Призраков, истошно вопящих: «Убийство, убийство!» Стройная дама-инспектор тоже тут, в самой гуще событий, раздает приказы и пытается взять ситуацию под контроль – вижу, как ее рыжие волосы блестят в свете фонарей.
Она наклоняется над телом.
– Эта жертва мертва уже много часов, – говорит она, выпрямляясь. Нахмурившись, внимательно рассматривает Призраков. Потом поднимает глаза на башню.
– Что-то здесь не так. Проверьте заключенных, – командует она.
У меня внутри все сжимается.
– Но… инспектор Жавер… – возражает один из жандармов.
– Сейчас же! – рявкает она, и мужчины бегут исполнять ее приказ, исчезая за стенами Шатле.
– Заключенные сбежали, заключенные сбежали! – истошно вопит часовой, появившийся с противоположной стороны, и в это же время начинает тревожно звонить колокол.
Жавер резко оборачивается.
– Докладывай!
– Инспектор Жавер, заключенные шастают по всей тюрьме. Мы в полной растерянности. Теперь это только вопрос времени…
– Жандармы! Готовьте лошадей. Ни один узник не должен выйти из этих ворот.
Жандармы еще не успели собраться, как из тюрьмы выбежала горстка часовых в голубых мундирах, а за ними – толпа преступников в арестантских робах; в их глазах – безумная надежда.
Шатле изверг из себя так много заключенных, что жандармам на лошадях приходится крепко держаться, чтобы их не смела волна людей, затопивших двор и напугавших животных.