Двойной бренди, я сегодня гуляю
Шрифт:
— Ещё не знаю... А Патрик куда делся?
— Уже позавтракал и ушёл. Хотел послушать доклад о пещерных фресках Фаара. Между прочим, ужасно был недоволен, что вы всё не появлялись, — в глазах Лаи зажёгся озорной огонёк.
— Я спала, — призналась Лика с тем смущением, с которым всегда говоришь полуправду. Лаи отодвинул свою пустую тарелку на край стола.
— Я только хотел сказать, что, если вы всё-таки не пойдёте на заседание, мы могли бы сходить посмотреть Храм Семи Богов. Ему тысяча восемьсот лет, и он всё ещё действует.
— Разумеется, — неожиданно для себя сказала Лика. — Покажите мне его.
Храм выступал из разноцветья современных
— Орехи для жертвенной трапезы, — пояснил Лаи, упреждая её невысказанный вопрос. — Нам тоже надо купить хотя бы два, по одному на каждого.
Он приложил кредитный перстень к считывателю автомата и два раза нажал на кнопку. В лоток скатилось два ореха. Лаи сунул их в жилетный карман и взял Лику под руку.
— Пойдёмте.
То, что он продел свою руку под её локоть, было абсолютно естественно, хотя он и сделал это не так, как мужчины с Земли. Вдвоём они направились ко входу в храм.
— А что делают с этими орехами? — шёпотом спросила Лика.
— Едят, конечно, — совершенно не религиозным тоном отозвался Лаи. — Но сначала лучше сходить на Башню Поющих Ветров. Это вроде места для медитации.
На башню вела нескончаемая винтовая лестница — единственное, что было общего у Храма Семи Богов с его земными собратьями. Здесь Лаи пришлось выпустить руку своей спутницы — ширины прохода с трудом хватало на одного человека. По барнардским обычаям, он двигался впереди, иногда оглядываясь на неё — не сбавить ли темп. Со спины он казался совсем юным, едва ли не подростком; его прямо-таки микроскопические шортики высоко оголяли ноги: с земной точки зрения, едва ли подходящая одежда не только для посещения храма, но и вообще для взрослого мужчины. Зато рубчатые подошвы его сапог идеально подходили для того, чтобы карабкаться вверх по истёртым скошенным ступеням. Лика порадовалась, что надела сандалии вместо туфель.
Несколько раз им пришлось останавливаться и прижиматься к самой стене, пропуская тех, кто возвращался вниз. По-видимому, другого спуска с башни, кроме как назад по той же лестнице, не было. Наконец они выбрались на смотровую площадку.
Площадка напоминала массивную беседку, сложенную из необработанного камня — защищавшая её от дождя крыша опиралась на кольцо каменных столбов, между которыми открывался вид на город. Лаи подошёл к перилам.
—
Они стояли на площадке, поёживаясь от холода. Ветер трепал им волосы; Лаи пришлось придержать рукой пилотку, чтобы её не сдуло. Где-то над головой Лика различила негромкое гудение, похожее на хор из многих голосов. Гул этот не был однородным — в нём выделялось несколько тонов, которые складывались в какую-то простенькую мелодию. Источник его было не определить — он заполнял всё пространство, как будто сам воздух вокруг мерно вибрировал.
— Что это? — заинтересованно спросила Лика. Лаи переступил с ноги на ногу, прячась от сквозняка.
— На самом деле — просто старые кувшины, заделанные в крышу. Когда-то люди верили, что через них с нами общаются боги.
— Может быть, так оно и есть, — сказала Лика, вслушиваясь в пение кувшинов. — Я хочу сказать, что если во Вселенной действительно существует высшее организующее начало, то оно...
Ровную гудящую завесу разодрал писк телефона. Щёки Лаи порозовели от неловкости.
— Забыл выключить, — он торопливо выдернул капсулу из пояса. — Теперь придётся отвечать...
Чтобы не мешать ему, Лика отошла к противоположному краю площадки. Правда, она всё равно не понимала ни слова, но почему-то чувствовала потребность быть деликатной. Держась одной рукой за шершавый камень колонны, она выглянула наружу. Ветер захлёстывал ей лёгкие; город внизу был как на ладони, со всеми его зданиями и транспортными развязками. Далеко внизу по монорельсовой линии полз похожий на жёлто-синюю гусеницу вагон. Метрах в тридцати от Лики промчался двухместный аэромобиль; от неожиданности ей показалось, что машина летит прямо на неё, и она отпрянула. Летун мигнул ей фарами, сделал крутой вираж и скрылся из виду. Лика посмеялась про себя и повернулась.
И увидела белое лицо Лаи, судорожно сжимавшего в пальцах вынутую из уха капсулу. Его глаза были чёрными и бездонными. Глаза утопающего.
— Виктор?
Лика испуганно шагнула ему навстречу. Он опустил руку и убрал капсулу в пояс.
— Дорану плохо, — хрипло выговорил он. — Сердечный приступ.
— Сердечный приступ? В его возрасте? — Лика ощутила смятение. — Это какая-то ошибка...
— Ошибка исключена, — Лаи покачал головой. — Его подобрали в гостиничном саду, и на пальце у него было гостевое кольцо. В кольце они и нашли мои координаты — в память забито, что Доран навещает такого-то. Сейчас он в медцентре гостиницы.
— Ничего не понимаю, — сказала Лика. Это было самое искреннее, что она могла сказать.
— Я тоже.
Лаи прикусил губу. В глазах его стояло такое отчаяние, какое бывает только у барнардцев.
— Хоть бы мне позвонил, дурачок, что собирается дожидаться меня в парке... Телефон-то был включен.
— Он в тяжёлом состоянии?
— Боюсь, да. Врач сказал, что ситуация стабилизировалась, но Дорану нужен покой. Обещал перезвонить мне позже и сказать, когда можно будет к нему зайти.
Он страдальчески поглядел на Лику.
— Посмотрите храм без меня? Ничего?
— Не глупите, — оборвала Лика. — Я с вами.
Она еле поспевала за ним, пока он бежал вниз по винтовой лестнице, прыгая со ступеньки на ступеньку. Монорельсовый вагон как раз распахнул двери у остановки, но в спешке Лаи никак не мог попасть перстнем в валидатор турникета, и обоим показалось, что прошла целая вечность, прежде чем они очутились внутри. Поездка длилась в молчании; каждый из них словно боялся неосторожно сказанным словом вызвать непоправимые разрушения — словно судьба Дорана зависела от того, что они скажут или не скажут в вагоне. Заговорить они решились только в фойе гостиницы.