Дьяволы
Шрифт:
И здесь его амбиции умрут. Погребенные в карете, застрявшей в людском болоте, на узкой площади, названной в честь неизвестного святого, холодной как ледник, шумной как бойня, грязной как отхожее место, меж раскрашенного загона с лицензированными нищими и липовой платформы для публичных наказаний, где дети жгли соломенные чучела эльфов.
Брат Диас наблюдал, как они колотят остроухие, острозубые манекены, рассыпая искры под одобрительные аплодисменты зрителей. Эльфы есть эльфы, конечно, лучше сжечь, чем нет, но что-то тревожное было в этих пухлых детских лицах, сияющих жестоким восторгом. Богословие никогда не было его сильной стороной, но он точно помнил, что Спаситель
Бережливость определенно входила в Двенадцать Добродетелей. Брат Диас всегда напоминал себе об этом, обходя нищих у монастырских ворот. Но иногда надо вложиться, чтобы получить прибыль. Он высунулся в окно: — Пообещай доставить меня в Небесный Дворец вовремя, и заплачу вдвойне!
— Это Святой Город, брат. — Возница даже не пошевелился. — Только безумцы дают здесь обещания.
Брат Диас отпрянул в карету, слезы жгли глаза. Соскользнув с сиденья на колено, он достал флакон на шее — старинное серебро, отполированное веками о кожу его предков. — О, благословенная Святая Беатрикс, — прошептал он, сжимая его в отчаянии, — святая мученица, хранительница сандалии Спасителя, прошу лишь одного — доставь меня на сраную аудиенцию к Папе вовремя!
Он тут же пожалел о богохульстве в молитве и осенил себя круглым жестом. Но пока он собирался ущипнуть себя в центре груди в покаяние, Святая Беатрикс явила свой гнев.
Грохот на крыше, карета дернулась, брата Диаса швырнуло вперед, и его отчаянный вопль оборвался, когда сиденье врезалось ему прямо в рот.
Глава 2
Как всегда
Алекс идеально прыгнула с окна на крышу кареты, приземлилась плавно, как масло, вскочила сладко, как мед, но запорола куда более простой прыжок с крыши на землю — подвернула лодыжку, пошатнулась в толпе, врезалась ртом в покрытый навозом бок осла и шлепнулась в сточную канаву.
Осел был возмущен, а его хозяин — еще больше. Алекс не разобрала, что тот орал сквозь вопли кающихся паломников, но явно не комплименты.
— Иди нахуй! — крикнула она ему. Монах из кареты уставился на нее с окровавленным ртом и тем потным испугом, который бывает у туристов в Святом Городе. Так что она добавила: — И ты тоже нахуй иди! Ебать вас всех в жопу! — но уже вяло, ковыляя прочь.
Ругаться-то бесплатно.
Пока торговец не видел, она стащила с лотка молитвенную ткань — не воровство, а просто хороший рефлекс, — накинула ее на голову, как платок, и смешалась с кающимися, подвывая жалостливо. Не сложно, учитывая пульсирующую боль в ноге и мурашки опасности на шее. Она воздела руки к узкой полоске неба меж крыш и пробормотала дымящуюся молитву о спасении. Впервые за долгое время почти искренне.
Так и водится. Начинаешь вечер в поисках приключений, а заканчиваешь утро в поисках прощения.
Боже, ее тошнило. Живот скручивало, глотка пылала, а еще в жопе начинался пиздец. Может, вчерашняя тухлятина или сегодняшние хреновые перспективы. Может, потерянные деньги или долги. Может, на губах еще остался ослиный навоз. А священная вонь паломников — им запрещали мыться по пути в Святой Город — довершала картину. Она прикрыла рот краем ткани и украдкой оглянулась, всматриваясь в лес рук, воздетых к небу...
— Вот она!
Как ни старалась, вписаться не получалось. Она пролезла мимо паломника в повязке, толкнула другого, ползущего на струпьях коленях, и заковыляла по улице, сколько позволяла травма, — что было чертовски медленнее, чем хотелось. Сквозь гимны нищего за гроши она слышала хаос позади. Драка, если повезет — кающиеся буянили, если им мешали снискать
Алекс рванула за угол в рыбный рынок у Бледных Сестер. Сотни лотков, тысячи покупателей, гвалт перепалок, соленая вонь улова, блестящего под зимним солнцем.
Мелькнуло движение — она рефлекторно пригнулась. Чья-то рука вырвала прядь волос, пока она скользила под телегой, едва увернулась от копыт, выкатилась и проползла между чьих-то ног через холодные потроха, кости и слизь под лотками.
— Попалась, сука!
Рука схватила ее за лодыжку, ногти оставляли волнистые следы в рыбьей чешуе, пока Алекс тащили на свет. Это был один из головорезов Бостро, тот, что потел в треугольной шляпе, делавшей его похожим на неудавшегося пирата. Она вскочила, ударила его по щеке с болезненным хрустом, который, как она боялась, исходил от ее руки, а не его лица, а он схватил ее запястье и дернул. Она плюнула ему в глаза, заставила отшатнуться, пнула в пах и вынудив согнуться, и на удачу зашарила свободной рукой. Она не из тех, кто остается лежать, когда сбили с ног. Ее пальцы нашарили что-то, она взвизгнула, чем-то замахиваясь. Тяжелая кастрюля. Она ударила пирата по щеке со звуком, напоминающим колокол вечерней молитвы, сбила его дурацкую шляпу, извиваясь, наконец окончательно угомонила его, покупатели отпрыгнули, когда горячее масло разлилось повсюду. Алекс развернулась, к ее глазам прилипла мокрая прядь. Уставившиеся лица, указующие пальцы, фигуры, проталкивающиеся сквозь толпу к ней. Она вскочила на ближайший прилавок, доски подпрыгивали на козлах, когда она пинала щедроты океана, рыба билась, крабы хрустели, торговцы выкрикивали ругательства. Она вскочила на следующий прилавок, поскользнулась на огромной форели и сделала еще один отчаянный шаг, прежде чем рухнула на бок и растянулась в лавине моллюсков. Она с трудом поднялась, задыхаясь похромала в заваленный мусором переулок, где прошла около четырех шагов, прежде чем увидела тупик.
Она стояла там, согнувшись в ужасе, уставившись на глухую стену, руки беспомощно разжимались и сжимались. Очень медленно она повернулась
Бостро загородил вход в переулок, будто гора с кулаками-валунами и челюстью-утесом. Цыкал, сволочь: Тц-тц-тц.
К нему присоединился запыхавшийся головорез — тот, с улыбкой коричневых зубов. Ну, блядь, и зрелище. Если у тебя такая улыбка — чисти зубы, а если такие зубы — не улыбайся.
— Бостро! — Алекс выдавила лучшую улыбку, задыхаясь. Даже по ее меркам хреновая. — Не знала, что это ты.
Он протяжно вздохнул. Бостро годами собирал долги для Папы Колини и, наверное, слышал все уловки, ложь, отмазки и сопливые истории на свете. Эта его не впечатлила.
— Время вышло, Алекс, — сказал он. — Папа хочет свои деньги.
— Справедливо. — Она протянула туго набитый кошель. — Вот вся сумма.
Швырнув кошель Алекс рванула на прорыв, но они ждали. Бостро поймал кошель, а его друг с говнозубым ртом схватил Алекс за руку, крутанул и швырнул в стену. Голова ударилась о кирпич, и Алекс покатилась в мусор.
Бостро открыл кошель и оценил содержимое.
— Вот сюрприз. — Он вытряхнул кошель вниз, и на землю посыпалась грязь. — Твой кошель полон говна, как и ты.
«Пират» присоединился к компании с розовой полосой от сковороды на лице. — Осторожно, — проворчал он, выправляя шляпу в рыбьей слизи. — Она злая, когда загнана. Как голодная крыса.
Ее и не так обзывали.
— Послушайте, — хрипло начала она, поднимаясь и гадая, не сломано ли плечо, а потом, пытаясь его придержать, не сломана ли рука. — Я достану ему деньги! Я смогу!