Дьяволы
Шрифт:
— Королевы?
— Нет, моей. Он был милейшим человеком.
— Герцог Миланский?
— Фу, нет. Он полное дерьмо. Я о Хавараззе. — Она разглядывала Святого Стефана, блаженно улыбающегося, пока зубастые эльфы сжимали его яйца раскаленными щипцами. — Один из тех редких чистых душой.
— Соболезную... насчет его смерти, не души... — Брат Диас ловко выскользнул из-под руки Батист. Столь тесный контакт с женщиной у него последний раз закончился плачевно. Он потрогал гигантскую вотивную [2] свечу — выше
2
Вотивная свеча — Это свеча, которую верующие ставят в храме по обету (votum — лат. "обет") в благодарность или с просьбой к Богу/святым. Традиция восходит к древности: люди жертвовали предметы (свечи, фигурки) как символ молитвы. Вотивные свечи часто толще и выше обычных, иногда их украшают узорами или ставят в специальные подсвечники.
Гордыня не входила в Двенадцать Добродетелей, но после стольких лет унижений он не мог не представить рожи «братьев» в трапезной, когда те услышат: Викарий? Роскошной часовни? В Небесном Дворце? Он вообразил, как мать хвастается им, а его братья-неудачники грызутся за объедки...
Голос Якоба из Торна подрезал его грезы на корню:
— Мы здесь надолго не задержимся.
— Не задержимся?
Рыцарь копался под аналоем, морщась. Раздался щелчок, скрежет шестерен — кафедра съехала, открывая потайную лестницу вниз.
— Ваша паства внизу.
Брат Диас глотнул, глядя в черную бездну под часовней. Вспомнились слова кардинала Жижки о «воющей тьме за гранью мироздания» — волосы на шее зашевелились.
— Почему внизу?
— Частично для их защиты.
— В основном — для защиты всех остальных, — подхватила Батист, беря трехсвечник.
Спускаясь за ней, брат Диас заметил кинжалы. Огромный на правом бедре, чуть меньше на левом, изогнутый за поясом, рукоять в сапоге... Святая Беатрикс, их пять!
— У вас... очень много ножей, — пробормотал он.
— Опасно остаться без оружия. — Свечи играли в ее глазах, контрастируя с окружающей тьмой. — Как тогда кого-нибудь пырнуть?
— Вы часто... пыряете людей?
— Стараюсь по минимуму. «Не высовывайся» — мой девиз. — Она вздохнула. — Но жизнь без сожалений — не жизнь.
— Без сожалений... — бессмысленно повторил брат Диас. За его спиной Якоб из Торна сдерживал стоны, спускаясь по скрипучим ступеням.
Стены менялись по мере спуска. Аккуратная кладка сменилась грубым фундаментом, а затем — странным серым камнем, будто вылитым в форму, как в кабинете Жижки. Брат Диас провел пальцами по стене. Гладко, твердо, холодно.
— Руины древнего города, — пояснил Якоб.
— На поверхности почти ничего не осталось, — бросила через плечо Батист, — зато тоннели тянутся на мили. Никто не знает, как глубоко. Все построили колдуньи-инженеры Карфагена.
Брат Диас отдернул руку, судорожно сжав под рясой
— Ирония, — усмехнулась Батист. — До того как стать Святым Городом, это было... — Свет ее подсвечника упал на массивную дверь, покрытую рунами и следами огня. — Нечестивым городом? — Она стукнула костяшками по двери, оглянувшись с усмешкой.
Брат Диас приготовился к ужасам, но за дверью оказалась кладовая: очаг, котел, бочки, полки с посудой и лысый великан с масляной лампой.
Батист нахмурилась, глядя на следующую дверь — еще массивнее, с новыми рунами. — Все спокойно?
— Колдун жаловался на еду, — ответил великан с акцентом, листая книжку. — В остальном — тихо. Это наш новый священник?
— Брат Диас, — буркнул Якоб.
— А, кастилец?
— Леонец... — Уточнение звучало абсурдно в таких обстоятельствах.
— Рад познакомиться. Я Хобб. Присматриваю за дьяволами.
Брат Диас сглотнул. — За... кем?
— Кардинал Жижка не предупредила?
— Предупредила, — сказал Якоб.
— Они не совсем дьяволы, — Батист взяла большую связку ключей с полки. — Технически.
— У вас... очень много ключей, — пробормотал брат Диас.
— Брат, — она сорвала одно кольцо, — у нас очень много замков.
Хобб рассмеялся. — Все будет заебись. Главное... не подходи к решеткам.
— К каким? — брат Диас наблюдал, как Батист возится с засовами.
— Не подходи к решеткам, не расслабляйся, не верь их словам — и продержишься дольше предшественника.
— Какого предшественника?
— Вот это сила духа! — Хобб упер сапог в стол. — И не высовывайся, а, Батист?
— Никогда. — Она отодвинула засовы, и дверь со скрипом открылась, выпустив струю холодного воздуха.
— Этот человек присматривает за дьяволами, — брат Диас издал жалобный звук.
— Но он из Англии, — Якоб подтолкнул его к проходу. — Там все дьяволы.
Темный коридор уходил вглубь, стены и потолок сливались в полуциркульный свод из будто расплавленного камня. Единственный свет исходил от трех зловеще мерцающих свечей в ржавых подсвечниках, выхватывая из мрака арки в левой стене. Это могло бы напоминать винный погреб, если бы не черные решетки — прутья толщиной с запястье брата Диаса, запертые очередными замками.
Он сглотнул. — Это... камеры? — Древние, судя по виду. — Кого здесь держали карфагенские колдуньи?
— Праведников? — Батист пожала плечами. — Или отъявленных грешников?
— Тех, кого ненавидели, — сказал Якоб. — Тех, кого боялись.
— И тех, кого не понимали. — Из ближайшей камеры донесся лязг цепей. — С тех пор мало что изменилось. — Из теней вышел мужчина. — Новые тюремщики, возможно... — Он выглядел как знатный африканец, с сединой в черных волосах и бороде. — Но мелкое лицемерие, несправедливость и гнет вечны. — Его напускное достоинство портили два факта: на ногах были тяжелые кандалы, а на теле — ни нитки.
Батист облокотилась на арку. — Знакомьтесь: новичок в нашей семье. Бальтазар... — Она прищурилась, вертя связку ключей. — Остальное забыла.