Дьяволы
Шрифт:
— Как? — спросил Бостро.
Она вытащила из кармана тряпку и развернула с подобающим благоговением. — Се, перст святого Луция...
Головорез в шляпе выбил сверток из ее рук. — Мы отличим собачьи кости, ебанная мошенница.
— Послушайте, — она отступала, подняв потрепанные, пульсирующие, пропахшие рыбой руки, но быстро уперлась в стену, — мне просто нужно еще немного времени!
— Папа дал тебе время, — Бостро теснил ее назад. — Время кончилось.
— Это даже не мой долг! — взвизгнула Алекс. Правда, но не аргумент.
— Папа предупреждал не связываться,
— Я исправлюсь! — Голос звучал все тоньше. — Вы можете мне доверять!
— Не исправишь и не могу. Мы оба это знаем.
— Я пойду к другу!
— У тебя их нет.
— Я найду способ! Я всегда нахожу!
— Не нашла. Поэтому мы здесь. Держи ее.
Она вмазала Говнозубому кулаком здоровой руки, но тот даже не дрогнул. Он схватил ее за руку, пират — за другую, а она дрыгалась, вырывалась и орала о помощи, как монашка на грабеже. Могли бы и прикончить, но сдаваться она не привыкла...
Бостро въехал ей в живот.
Раздался глухой хлюп, будто конюх уронил мокрое седло, и вся ее ярость разом вышла. Глаза залились слезами, колени подкосились, и она повисла, хрипя и давясь рвотными спазмами. Теперь-то, пожалуй, лучше и остаться лежать.
Нет ничего романтичного в ударе под дых от мужика вдвое крупнее тебя. Особенно когда впереди только еще один такой же. Бостро обхватил ее горло лапищей, превратив хрип в бульканье, и достал щипцы.
Железные. Блестящие от частого использования.
Он не выглядел счастливым, но все равно сделал это.
— Выбирай, — прохрипел он. — Зубы или пальцы?
— Послушайте... — она захлебнулась слюной, чуть не проглотив язык. Сколько она тянула время? Неделю? Час? Теперь счет шел на секунды. — Послушайте...
— Выбирай, — рыкнул Бостро, поднеся щипцы так близко к ее лицу, что она скосила глаза, — или знаешь, заберу оба...
— Момент! — раздался резкий, властный голос. Все разом обернулись: Бостро, головорезы и даже Алекс, насколько позволяла полупережатая глотка.
В устье переулка стоял высокий красавец. В ее ремесле учишься с первого взгляда определять, кто богат. Кого стоит обмануть. Кого лучше не трогать. Этот был очень богат: платье поношено по подолу, но шелк дорогой, вышитый золотыми драконами.
— Я герцог Михаил Никейский. — Легкий восточный акцент звучал правдоподобно. Рядом запыхавшийся лысый слуга. — А это мой слуга Евсевий.
Все переваривали неожиданный поворот. Лже-герцог смотрел на Алекс. Доброе лицо, подумала она, но и она умела делать доброе лицо, будучи воровской сукой — спроси кого угодно. — Ваше имя Алекс?
— Так точно, — буркнул Бостро.
— И у вас родинка под ухом?
Бостро сдвинул палец, обнажив участок шеи. — Есть.
— Святые небеса... — Герцог закрыл глаза, глубоко вдохнул. Открыв, будто со слезами. — Ты жива.
Хватка Бостро ослабла, и Алекс прохрипела: — Пока что. — Она была в шоке, как все, но побеждает тот, кто быстрее оправляется и ищет выгоду.
— Господа! — возвестил герцог. — Это не кто иная, как ее высочество принцесса Алексия Пирогеннетос, пропавшая дочь императрицы Ирины и законная
Бостро, слышавший все вранье и сопливые истории на свете, даже бровь дернул. Он уставился на Алекс, будто ему сказали, что козья какашка — золотой самородок.
Она лишь пожала плечами. Ее называли аферисткой, мошенницей, воровкой, сукой, ебучей крысой, лживой тварью — и это она считала комплиментами. Но принцессой? Даже в шутку.
Рожа Говнозубого исказилась так, что обнажились еще более гнилые зубы в глубине пасти. — Она блять кто?!
Герцог Михаил окинул взглядом Алекс, болтавшуюся, как дешевый ковер в середине ежегодной чистки. — Признаю, она не выглядит... особо принцессисто. Но она — то, что есть. И нам придется с этим жить. Поэтому настаиваю: отпустите ее королевскую особу.
— Отпустите? — переспросил пират-неудачник.
— Отъебитесь от нее. — Вежливость герцога слегка треснула, обнажив стальную холодность. — Немедленно.
Бостро нахмурился: — Эта крыса должна нашему боссу.
Пират выплюнул окровавленный зуб: — Эта ебучая крыса выбила мне зуб!
— Печально. — Герцог оценил зуб. — Выглядел вполне сносным.
— А мне он, блять, нравился! — пират швырнул его в сторону.
— Вижу, вы понесли утрату. — Герцог залез в карман расшитого золотом плаща. — Господь Бог знает, принцессы способны доставить массу неудобств. Так что... — Он подержал монеты на свету. — Вот вам... — пару штук сунул обратно, остальные бросил на грязную брусчатку. — За труды.
Бостро покосился на монеты, впечатленный не больше, чем дерьмом в кошельке Алекс: — Думаете, она блядская принцесса?
— Герольды обычно опускают «блядская», но да.
— И это вся цена ее жизни?
— О, нет. — Герцог коснулся пальцем эфеса меча, который слуга извлек из ножен. Тот был потрепан, но с позолотой. — Это цена ваших жизней.
Глава 3
Тринадцатая добродетель
— Я... я...
Брат Диас отпустил подол рясы, который до этого вынужден был подобрать до колен, словно растерянная невеста, опаздывающая на собственную свадьбу. Его шлепающие шаги эхом отражались от зеркального мрамора, пока он носился по лабиринту коридоров Небесного Дворца, погружаясь во все новые волны потной паники.
— Я... я... — Он поскользнулся на свежей луже слюны, где группа высокопоставленных кающихся усердно вылизывала пол, и заподозрил, что повредил пах. Все это было далеко от величавого достоинства, с которым он мечтал шествовать по священным залам, чтобы наконец обрести признание. Боже, голова кружилась. Он терял сознание? Умирал?
— Брат Эдуардо Диас? — спросила невероятно высокая секретарь.
Имя звучало знакомо.
— Полагаю, да... — Он уперся кулаками в стол, пытаясь совладать с хриплым дыханием и выглядеть достойным респектабельной должности в церковной иерархии. — И... приношу извинения... за опоздание. — С героическим усилием он сдержал рвотные позывы. — Там была чертова толпа подагриков в День Святого Эльфрика! А возница...