Дьяволы
Шрифт:
— Князья Европы пренебрегают долгом, грызясь за власть.
Брат Диас благочестиво возвел глаза к потолку: — Их ждет Суд на том свете.
— Предпочла бы судить их куда раньше, — кардинал произнесла это так, что у Диаса зашевелились волосы на руках. — А еще нас одолели полчища монстров: бесы, тролли, ведьмы, колдуны и прочие слуги Темных Искусств.
Слова застряли в горле. Диас ограничился крестным знамением.
— Не говоря о демонах, что плетут гибель миру из вечной тьмы.
— Демоны, Ваше Высокопреосвященство? — прошептал он, крестясь яростнее.
— И апокалипсис эльфов.
— Черт бы их побрал! — Диас уже стирал рясу крестами. — Это неизбежно?
— Оракулы Небесного Хора не оставляют сомнений. Мир погружен во тьму, и лишь Церковь — светоч человечества. Позволим свету угаснуть?
Ответ был очевиден: — Никогда, Ваше Высокопреосвященство! — Он затряс головой.
— В битве добра против зла поражение немыслимо.
— Совершенно верно! — Закивал Диас.
— Когда на кону творение Божье и каждая душа, сдержанность — безумие. Сдержанность — трусость. Сдержанность — грех.
Брат Диас смутно ощущал, что балансирует на шаткой теологической почве, словно медведь-неудачник, гоняющийся за зайцами по подтаявшему льду. — Ну...
— Наступает время, когда ставки так высоки, что моральные принципы сами становятся грехом.
— Серьезно? То есть... да? То есть... да. Серьезно?
Кардинал Жижка улыбнулась. Ее улыбка пугала больше, чем хмурый взгляд. — Знакомы с Часовней Святой Целесообразности?
— Я... не думаю...
— Одна из тринадцати часовен Небесного Дворца. Древнейшая, как и сама Церковь.
— Я полагал, их двенадцать — по числу Добродетелей...
— Порой приходится прятать неудобные истины. Но здесь, в сердце Церкви, мы смотрим дальше видимости. Действуем по-черному, но эффективно.
Это что, проверка? Брат Диас молился, что так, но понятия не имел, как пройти. — Я... э...
— Церковь верна учению Спасителя. Но есть дела и методы, для которых святоши... не годятся.
Брат Диас мысленно съежился. Он взглянул на Якоба из Торна, но тот лишь сидел, словно воплощение всех грехов. — Не совсем понимаю...
— Такие задачи решает паства Часовни Святой Целесообразности.
— Паства?
— Под началом ее настоятеля. — Жижка многозначительно подняла бровь.
Диас невольно ткнул пальцем в грудь.
— Ее Святейшество назначила вас. Батист познакомит с подопечными.
Он резко обернулся. У стены стояла женщина в золотом шитье, скрестив руки. Неясно, подкралась ли она или была там всегда — оба варианта пугали. Ее происхождение угадать было невозможно (Средиземноморье? Балканы?), но она явно несла столько же проблем, сколько Якоб, только иного толка: пестрые одежды против его серости, живая мимика против каменного лица. Шрамы — один через губы, другой под глазом, как слеза, контрастирующая с вечной усмешкой.
Она сняла шляпу с позументом, поклонилась так, что кудри коснулись пола, затем откинулась, скрестив ноги в ботфортах. Ее наплевательский вид бесил Диаса, и без того на грани паники.
— Она... из моей паствы? — запинаясь, пробормотал он.
Усмешка Батист превратилась в оскал. — Бе-е-е-е, —
— Батист, в контексте нашей часовни... — Кардинал Жижка на мгновение задумалась. — Мирянка-служитель?
Якоб из Торна хрипло хмыкнул. Будь это кто-то другой, брат Диас принял бы звук за смешок.
— Я ближе всего к сану была, когда месяц пряталась в монастыре. Монахиням не понравилось, но деньги их устроили.
— Монахиням? — Диас моргнул.
— Монахини тоже бухают, брат. Даже сильнее. Я помогала прошлым настоятелям часовни. Включая твоего предшественника.
— Как... помогала? — Он боялся ответа.
Улыбка Батист обнажила золотые зубы. — Как требовала целесообразность.
— Вы смущены, — констатировала кардинал.
«Смущен» — слабо сказано. Диас не понимал, во что вляпался, но уже рвался бежать. — Видите ли, моя стихия — бюрократия. — Он мотнул головой на каменную стену, напоминавшую тюрьму. — Я реорганизовывал монастырские записи. Вел счета. Решал споры о пастбищах. — Он нервно засмеялся, но смех затих, как крик святого Варнавы на картине. — Но рыцари... — он кивнул на Якоба, — и... — махнул на Батист, —...дьяволы в кромешной тьме...
— И? — Кардинал нахмурилась.
— Это все... вне моей компетенции.
— У святой Эваристы был опыт, когда в пятнадцать она взяла копье отца и повела Третий Крестовый поход?
— Но ее же... съели заживо? — Диас поморщился.
— Мы воюем за выживание. Чтобы победить в войне, иногда приходится использовать оружие врага. Чтобы бороться с огнем нужно стать огнем.
— Значит, против дьяволов... нужны дьяволы? — Диас съежился.
Якоб встал, оскалив зубы. — Ты понял.
— Это шанс. Для твоего роста. Для Церкви. Но главное... — Кардинал накинула цепь, криво болтающуюся на плечах. — Творить добро. Разве не ради этого мы в Церкви?
Мать Диаса отправила его сюда, чтобы прекратить семейный позор. Но кардиналу нужны другие слова. А врать он умел.
— Конечно, — выдавил он бледную улыбку. — Творить добро.
Что бы, черт возьми, это ни значило.
Глава 4
Такое везение
Алекс стояла у окна, ощущая прохладный бриз на щеке и тепло огня за спиной, потирая перевязанные костяшки пальцев и глядя вниз на Святой Город.
Точнее, смотря на него сверху, а не будучи раздавленной в его нутре, она видела совсем другое место. Даже прекрасное. Сады и бледные дворцы на холмах, с ангелами на фронтонах. Широкие улицы и высокие дома на склонах, десятки шпилей церквей и святилищ, увенчанных Кругом Веры. Все это растворялось в хаотичном лабиринте крыш трущоб в долинах, блестящих от недавнего мокрого снега. Видны были руины, на которых город построили, вокруг которых обвили, из которых выросли — громадные блоки, бесформенные глыбы, обваливающиеся стены, покрытые плющом, останки павшей империи, торчащие из массы, словно кости гигантской туши. Бледные Сестры возвышались как пальцы — две полуразрушенные колонны от некогда огромного храма, на вершинах которых хитрые священники возвели две враждующие колокольни, взмывающие над городом и гудящие друг на друга во время каждой молитвы, словно близнецы, орущие за внимание мамаши.