Дьяволы
Шрифт:
Отсюда, сверху, невозможно было представить распри и борьбу, кипящие в их длинных тенях, где шанс ощутить свежий ветерок был равен шансу эльфа попасть в рай. Человеческий мусор, копошащийся друг по другу, как муравьи в муравейнике. Ложь, суета, боль — все ради шага вперед. Обрывки гимнов и крики торговцев долетали сюда, слабые на холодном ветру, гул веры и ярости приглушенный расстоянием, будто все это ее больше не касалось.
Монахини вымыли ее, отскребли грязь, облачили в мантию с лицами святых, вышитыми серебром, мех на воротнике так нежно касался щеки, что хотелось
Гребень оставили. Серебряный, с янтарем в ручке. Она все думала, какую бы цену назначила Галь Златница, и сколько он на самом деле стоит. Рука сама тянулась к нему, палец стучал-стучал по подоконнику. В ее понимании это не было кражей — просто подобрать брошенное.
Если не хочешь, чтобы гребень украли, не оставляй его наедине с воровкой.
Стук в дверь, и она дернула руку назад, сердце забилось, захотелось выскользнуть в окно, спуститься по водосточной трубе, голос в голове орал, что она жертва аферы и сейчас за все ответит.
Но был и другой голос — холодный, тихий, шептавший, что здесь можно выжать больше, чем гребень. Намного больше. Нужно лишь продать ложь, а разве она не лгунья? Она играла столько ролей, что уже не знала, какая настоящая. Она — луковица, состоящая только из шелухи, без сердцевины.
Она медленно вдохнула, разжала кулаки, попыталась стряхнуть привычную съеживающуюся позу и выглядеть так, будто имеет право здесь быть. Попыталась нежно произнести «Войдите», как принцесса, но получилось нечто среднее между воркованием голубя и хрюканьем свиньи, и она скривилась от своей же оплошности, когда дверь открылась.
На пороге стоял ее невероятный спаситель, самопровозглашенный герцог Михаил. Его улыбка была напряженной, словно он не совсем доверял ей — и правильно, ведь она предательская крыса, спроси кого угодно.
— Ну что, — сказал он, — так ведь лучше?
Она закинула прядь волос за ухо, пытаясь выглядеть очаровательно, хотя смутно представляла, что это значит. — Рыбу из волос вытащили, — буркнула она.
— С тобой хорошо обращаются?
— Лучше, чем те три ублюдка на рынке. Вам стоило прикончить их и оставить деньги себе. А еще лучше — отдать мне.
— Всемогущий не одобряет убийств, — ответил герцог Михаил, — если я правильно помню Писание.
— Насколько я вижу, Он делает кучу исключений.
— Богу это простительно — Его вряд ли пырнут ножом на рыбном рынке.
— У вас же был меч.
— Если я и понял что-то за годы с мечом в руке, так это то, что мечники умирают так же легко, как и все, обычно — раньше. Да и Евсением я рисковать бы не стал. Новых герцогов назначают словом, а хорошие слуги — редкость. Можно войти?
Алекс не припомнила, чтобы у нее спрашивали разрешения. У нее никогда не было своего угла, да и люди ее круга редко церемонились. Она насладилась паузой, затем
— Полагаю, у тебя... есть вопросы. — Герцог Михаил осторожно вошел.
— Парочка. — Она уставилась на него деловито. — Первое: это все из-за постельных дел?
Он расхохотался. — Нет. Боже, нет. Ни в коем случае.
— Ладно. Хорошо. — Она старалась не показать облегчения. Теперь не придется торговаться насчет условий, если б это оказалось "тем самым".
— Я твой дядя, Алекс. Искал тебя очень долго. — Он шагнул ближе. — Теперь ты в безопасности.
— В безопасности... — пробормотала она, едва сдержав шаг назад. Слово "безопасность" смущало ее даже больше, чем "можно войти". Богатый дядя, возникший из ниоткуда, чтобы рассказать, какая она особенная. Слишком хорошо, чтобы быть правдой — и то слабо сказано. — Вы правда герцог?
— Да, хоть... временно без герцогства.
— Небрежно. Потерять герцогство.
— Его украли. — Он приблизился еще. — Ты что-нибудь знаешь о политике Восточной Империи?
Она могла бы прочитать лекцию о политике трущоб, но Восточная Империя казалась другой планетой. — В моем образовании есть пробелы...
— Слышала об императрице Феодосии Благословенной?
— Конечно, — солгала Алекс.
— У нее было трое детей. Ирена, Евдоксия и... я.
— Ваша мать была императрицей?
— Твоя бабка была императрицей. Великой. После ее смерти корону должна была получить старшая сестра Ирена, но младшая, Евдоксия... — он отвернулся, голос дрогнул, —...убила ее и узурпировала трон. Началась гражданская война. — Он уставился в огонь, качая головой, будто та тяжелела от сожалений. — Война, голод, раскол между церквями Востока и Запада... Великий город-крепость Троя сгнил изнутри. Слуги Ирены тайком вывезли ее младенца-дочь в Святой Город, под защиту Папы. Но девочка потерялась в пути. Я долго верил, что она мертва. — Он поднял взгляд на Алекс. — Ее звали Алексия.
— И вы думаете... это я?
— Я уверен. Родимое пятно на шее, цепочка... — Он указал на звенья, виднеющиеся под меховым воротником.
Она прикрыла шею рукой. — Она ничего не стоит.
— Ошибаешься. Скажи... на ней есть половинка монеты?
Медленнее некуда она вытащила цепочку. Половина медной монеты, отполированная годами трения о кожу, болталась на конце, ее зубчатый край поблескивал. — Откуда вы знали?
Он достал из-под воротника свою цепь, и Алекс застыла, увидев вторую половинку. Михаил приблизил свою монету к ее — края идеально совпали, словно их разрезали вчера. Одна монета.
— Это дали тебе в день, когда ты покинула Трою. Чтобы не осталось сомнений, кто ты. Но я узнал тебя сразу. — Его улыбка стала мягкой, искренней, почти заставив ее поверить. — Даже с рыбой в волосах и синяком на горле. Ты вылитая мать.
— Я... — Алекс сглотнула. — Не помню ее...
— Она была лучшей из нас. Всегда храбрая. Уверенная. — Он взял ее руки — здоровую и перебинтованную — в свои. Ладони большие, теплые, и, подавив желание вырваться, она почувствовала странное успокоение от их прикосновения.