Дьяволы
Шрифт:
— Ваше Преосвященство. — Брат Диас, кажется, готов был ползти на брюхе, если бы мог делать это на ходу.
Епископ Аполлония из Аччи, глава их так называемого Благословенного Братства, носила улыбку женщины, никогда не знавшей отчаянного отступления. Она была знаменитым теологом. Ей прочили будущую святость. Якоб еще не видел, чтобы теолог решал проблемы, которые сам же не создал. Что до святости... Он знал четырех людей, канонизированных после смерти. Как минимум один при
— Чем мы обязаны чести вашего визита? — заискивающе спросил брат Диас.
Епископ махнула на его лесть: — Пока я вне своей епархии, я всего лишь скромная паломница среди многих.
Справедливости ради, кроме серебряного Круга Веры, она не кичилась статусом, носила ту же замызганную дерюгу, что и все.
— Я знакомлюсь с каждым в братстве. Поверьте опыту — в этом путешествии пригодится любой друг.
— Вы уже совершали паломничество раньше?
— Это будет третьим.
— Грехи не отпускают? — буркнул Якоб.
— Быть человеком — значит грешить, — мягко ответила епископ. — Грешить и стремиться к искуплению.
— Аминь! — пропел брат Диас. — Воистину аминь!
Он был мастером лизания задниц, но что взять с монахов? Плати человеку, чтобы он ползал перед Богом трижды в день, и он скоро начнет ползать перед всеми.
— Вы явно страдаете, — епископ Аполлония разглядывала Якоба с тихим сочувствием. — Позволю предположить... боевое ранение?
— Можете предположить несколько, — хмыкнул он. Рыцарь ненавидел жалость. Он знал, что недостоин ее.
— Вам стоит посетить Святилище Святого Стефана, когда пройдем мимо. Он покровитель воинов.
— Защитников, — пробормотал Якоб. — Я много лет носил его образ — икону, привинченную к щиту.
— Но больше не носите?
— Похоронил. — Якоб скривился. От боли в колене, воспоминаний или того и другого. — С другом. Тот заслужил ее больше.
Епископ задумчиво кивнула:
— Уместно. Стефан был грозным бойцом, но после видения Спасителя зарыл меч и посвятил себя исцелению. Его мощи облегчают телесную боль.
— Боюсь, мои недуги так просто не излечить.
— Раны тела меркнут перед ранами души.
Якоб не был согласен. Борис Дроба точно бы возразил. Тот получил пику в пах во время давки у ворот Нарвы. Умирал семь месяцев, и месяцы те были адом. Но эта притча вряд ли пришлась бы епископу по вкусу. За долгие годы он усвоил: слова редко лучше молчания. Особенно когда речь о гениталиях. Он хрипло крякнул и замолчал.
Епископ прикрыла ладонью глаза, глядя на дорогу позади:
— Что вы думаете о нашем Благословенном Братстве?
Якоб часто оценивал численность толп (иногда под боевые кличи атакующих) и определил
За ними богачи: портреты купчихи из Ананьи и ее четвертого мужа, несомые слугами. Они жаждали спасти души, но не так сильно, как спасти дела, потому купили индульгенцию, отправив вместо себя изображения. Спаситель говорила, что в рай проход не купишься, но все знали, что это был лишь торг.
Основу братства составляли крестьяне и ремесленники, многие с недугами. Слепая пара с девочкой-поводырем. Болезненно худая женщина, стонущая на носилках. Все они молились о чудесах у грядущих святынь.
Бедняки шли в хвосте. Меньше поклажи, дырявее обувь. Кающиеся преступники в кандалах, с табличками о грехах. За ними попутчики: нищие, воры, сводники, проститутки, торговцы пороком, включая палатку с музыкой и смехом до рассвета. Даже ростовщик с передвижным ломбардом и охранниками — бизнес-план, проверенный веками. Группа, жаждущая прощения, неизбежно притягивает грешников.
Что Якоб думал о Благословенном Братстве? Что это общество в миниатюре: низкие и высокие, великие надежды и мелкие амбиции, конкуренция, привилегии, жадность, эксплуатация. Обрамленные складной кафедрой и походным борделем.
— Думаю, «благословенное» — сильное преувеличение, — сказал он, с трудом переставляя ноги. Замешкаешься — уже не сдвинешься.
Брат Диас с благочестивым осуждением окинул взглядом отстающих:
— Здесь присутствуют... сомнительные элементы. Ваши стражи не могут их прогнать?
— Добродетель — в сопротивлении искушению, — ответила епископ, — а не в его отсутствии. Разве униженные и оскорбленные не нуждаются в благодати Божьей так же, как знатные?
— Им определенно сложнее ее оплатить, — буркнул Якоб.
Епископ усмехнулась:
— Воин и мыслитель? Редкое сочетание. Скажи, сын мой, за какой грех ты искупаешь вину?
Тут Якоб обычно жалел о клятве говорить правду. Как с убийством графа, женитьбой на ведьме или постом Палача Папы... Тогда эти идеи казались хорошими.
— Ну... — Он растянул слово. — Когда речь об искуплении... трудно выделить что-то одно...
— Ярек не любит об этом говорить. — Алексия дружески обняла его сгорбленные плечи, устремив на епископа искренний взгляд. — Он из тех сильных молчунов, что копаются в темном прошлом. Может он и расплачется и все расскажет, но я бы не задерживала при этом дыхание. Да, Ярек?
Якоб поклялся не лгать, но от чужой лжи не договаривался. Он хрипло крякнул и замолчал.
Епископ Аполлония открыла рот, но Алексия уже обхватила брата Диаса: