Дьяволы

Аберкромби Джо

Глава 16

То, что можно пожертвовать

Бальтазар даже не понимал, зачем обходит лужи. Его сапоги промокли насквозь, а каждый шаг хлюпал. Отвратительная дерюжная ряса была забрызгана грязью до пояса. Паломническое одеяние, как и все церковное, оказалось функционально бесполезным и эстетически убогим, а еще унизительно стирало его индивидуальность (заблуждение, которое он пытался искоренить с детства). Вспоминая свои роскошные мантии с пентаграммами из драгметаллов (особенно фартук с зеркалами для отражения демонов!), он едва сдерживал

слезы. Впрочем, с тех пор как его осудили за «творчество», «вольнодумство» и «расширение горизонтов познания», слезы стали его постоянными спутниками.

Вряд ли кто-то заметил бы их. Во-первых, из-за серпантина, взбирающегося в горы: тропа кишела обрывами, требуя внимания. Во-вторых, его спутники из Часовни Святой Целесообразности были сборищем самовлюбленных чудовищ, заботящихся лишь о себе. В-третьих, слезы тут же смыл бы дождь, моросивший днями, превративший путь в липкую кашу.

Он никогда не любил ходить пешком, предпочитая паланкин. Молитва тоже не входила в его интересы. В Бога он верил, но как маг — без особого рвения. Верил и в козлов, но общаться с ними не стремился. Паломничество казалось ему адской мукой.

Если учесть пение, хлопки, грязь, мозоли, лицемерное благочестие, дождь, бесконечные проповеди, ужасные гимны, похлебку из котла, отвратительных спутников и вечную грязь — это было скорее паломничество в ад, чем в рай.

...

...

Унижение!

Он, Бальтазар Шам Ивам Дракси — светило некромантии, втиснут в эту процессию идиотов, этот бессмысленный марш из ниоткуда в никуда.

Впереди зазвучал колокол, заглушенный дождем. Похоронный звон по его умершим мечтам.

— Прибавь шаг, — проворчал Якоб из Торна, обернувшись. Его редкие седые волосы липли к рубленому лицу, словно он намеренно выжимал из каждого шага максимум боли, чтобы героически ее преодолеть.

— Сам прибавь, бессмертный болван, — пробормотал Бальтазар, дождавшись, пока рыцарь скроется из виду.

— Советую говорить тише, — барон Рикард приблизился, и даже в горном воздухе почувствовался холод его дыхания. — Его эльфийка-любимица где-то рядом. Ухо подрезано, но слышит она отлично.

— Мудрый совет, — Бальтазар огляделся. Вампир с каждым днем молодел, теперь напоминая аристократа лет шестидесяти: подтянутая кожа, темные пряди в седой бороде. — Видно, ты предаешься своим аппетитам.

Барон ухмыльнулся, как избалованный наследник, пойманный со служанкой:

— Так заметно?

— Я видел следы укусов на шеях паломников. И люди, как правило, не молодеют.

— Ну... — Рикард понизил голос до бархатного шепота. — Я вампир. Пить кровь — часть сущности. Но нынче я очень аккуратен. — В улыбке мелькнули клыки. — Беру только то, что можно пожертвовать.

— Оправдание каждого вора, работорговца и тирана в истории.

— Вдохновляющие примеры. Не ожидал, что светило некромантии осудит... — он кивнул на паломников, — разумное использование скота.

— Пока мою шею не трогают — какое дело?

— О, я никогда не

стану пить у тех, с кем официально знаком. Это как съесть питомца. Если у них есть имя — это... — барон брезгливо поморщился, — вульгарно.

— Ты еще с нами?

Бальтазар взглянул вверх: Батист сидела на обвалившейся стене, болтая ногой. Ее паломническая ряса была перехвачена потертым ремнем, дополненая сапогами с пряжками и цепью со священными кругами. Все это должно было выглядеть нелепо, но раздражающе напоминало кошку колдуньи — вездесущую и довольную.

— Надеялась, что я сорвался в пропасть? — проворчал он.

— Девушка может мечтать. — Она сняла шляпу, стряхнув воду ему на рясу.

Бальтазар скрипел зубами. Ее наглость, самовосхваление, вечные байки о «непревзойденном опыте»... Когда-нибудь он сорвет с нее эту ухмылку! Устроит настоящую порку, перегнув через колено! А она оглянется через плечо, все с той же усмешкой, будет шептать его имя, правильно выговаривая каждый слог, и...

— Погоди... — пробормотал он. — Что?

— Что «что»? — насторожилась Батист.

— Что значит «что»?! — рявкнул он, надеясь заглушить бред громкостью, и зашагал вперед, скрывая скованность походки и румянец. Не отступление — победа через величие! Бальтазар Шам Ивам Дракси всегда выбирал сложную дорогу!

Хотя она вела лишь туда, куда никто не рвался.

— Опять проклятая святыня? — простонал он.

Эта святыня, втиснутая в промокшее седло на вершине перевала, представляла собой приземистую колокольню рядом с пещерой, вероятно, бывшим храмом для поклонников иных богов задолго до учения Спасителя. Что ни говори о Спасенных, но они мастера обустраиваться в чужих домах и притворяться архитекторами. Ложь считалась грехом, разумеется, если только ты не лгал нагло и упорно — тогда это становилось священным писанием.

— Опять проклятая святыня, — эхом отозвался барон с изысканным презрением. — Помолился бы о милости Божьей, но боюсь, вампирские мольбы ему неинтересны.

— Боюсь, он столь же глух к некромантам, — буркнул Бальтазар.

— Боюсь, он глух ко всем. Присоединишься к очереди за реликвиями?

Они рассмеялись. Мир, само собой, делился на врагов и тех, кого можно использовать. Барон, возможно, был самым опасным чудовищем в этой компании, но за свою богатую карьеру в магических науках Бальтазар усвоил: худшие монстры — лучшие союзники.

— Увидев одну банку святого праха, — заметил он, — ценитель вряд ли восхитится дюжиной других.

— И все же ты не покинул Благословенное Братство. Неужели смирился с проклятием Ее Святейшества?

— Смирился? — Бальтазар свысока взглянул на вампира. — Я не из тех, кто сдается. — Он глубже засунул руку в рваный рукав, скрывая адскую красную метку. — Хотя вынужден признать, скрепя сердце... что касается силы проклятия Ее Младенческого Святейшества... я слегка просчитался.

— Смирение входит в Двенадцать Добродетелей, — барон прижал руки к груди с набожным видом. — Видимо, паломничество уже творит чудеса с твоей бессмертной душой.