Джунгли мегаполиса
Шрифт:
Несколько лет спустя, когда он уже заканчивал школу, к нему неотступно прилип ещё один страх: заработать импотенцию. Он уже давно потерял счёт этим беспорядочным приступам и как-то услышал, что мужчине до наступления полового бессилия отпущен природой некий определённый ресурс, который зависит от состояния здоровья, так называемой конституции, но всё равно колеблется что-то около десяти тысяч.
Жоре сделалось не на шутку страшно. Восприняв с юношеской непосредственностью, на полном серьёзе эту информацию, он взялся подсчитать, сколько же ему осталось, и оказалось, что им «выработана», истрачена уже целая треть этого ресурса, и что на всю оставшуюся жизнь (а Жора, как и любой нормальный человек, рассчитывал, надеялся и был уверен даже, что проживёт долго)
В силу такой вот замкнутости, видимо, затворничества, Жора до самой армии не имел близких подруг. И сознание того, что женщины не интересуются им, ещё сильнее отягощало его комплекс неполноценности. Поэтому всякий раз, когда подворачивался случай познакомиться с какой-нибудь девушкой, он тушевался, становился в её присутствии неловким в движениях и косноязычным, сбивчивым в разговоре. Зачастую, уже когда свидание было позади, в его голове находились нужные слова, и его движения обретали привычную свободу и раскованность, но стоило ему вновь оказаться наедине с представительницей лучшей половины человечества, и всё повторялось сначала.
Надо ли обладать большим умом, чтобы стало понятно, в каком отчаянии, а порой и жгучей, неуёмной тоске проходили дни, недели, месяцы Жориной жизни. Его душа, распятая грехом, пригвождённая к позорному столбу, мучилась, предпринимая бесплодные попытки своего освобождения.
В жизни надо было что-то менять, чтобы вырваться из порочного круга. Он понимал это, но не знал, что…
Жора улыбнулся своим мыслям. Конечно, теперь он знал, что нужно было тогда сделать и как поступить. Теперь он знал ответы на многие вопросы, которые тогда, в ранней юности его, казались неразрешимыми. Проблемы, которые окружали тогда его бетонной стеной, теперь лежали у его ног. Но это несоответствие и забавляло его всей беспомощностью его положения. Он был не в состоянии ничем помочь себе. Знания и предмет их приложения навсегда были разделены непроницаемым и коварно-бесстрастным врагом – временем.
Теперь у него тоже были проблемы, и они так же, как и прежде совсем иные, окружали его неприступными стенами, и, быть может, лет через десять, вспоминая дни сегодняшние, он посмеялся бы над ними и над собой, потому что снова ничем не смог бы себе помочь.
Жора повернулся на другой бок и, пытаясь заглушить всё нарастающую страсть, снова предался воспоминаниям об истории его борьбы с ней.
В сущности, никакой борьбы и не было. Это было сплошное поражение, которому не видно было конца и края. Это было сумасшествие, с которым он не мог справиться, потому что его половые железы работали с завидной ритмичностью, и с тем же ритмом на него напирало желание освободиться от семени, едва он начинал освобождаться от тягостной мысли, что ещё вчера занимался мастурбацией.
Решением его проблемы, казалось бы, могла бы стать какая-нибудь похотливая шлюшка, о которых так много разговоров ходит в мужской среде. Но этот фольклорно-эпический образ, своего рода мужской идеал, созданный завладевшей воображением кобелиной похотью, сильно отличался от того, что встречалось в жизни, во всяком случае, в Жориной. Он убивался по этому поводу, сильно страдал и корил судьбу за то, что ему так не везёт с женщинами.
В жизни у Жоры всё было не так, как в досужих мужских россказнях: женщины сами на него не бросались, как это предполагалось, а вели себя весьма сдержанно и скромно. Это его несказанно озадачивало. Он не понимал тогда, да и просто не хотел понимать, что во всяком вопросе, в том числе и в таком, для достижения цели необходимо было приложить старание. Куда легче было, постоянно обижаясь на женщин, оскорбляя самого себя последними словами за то, что им не интересуются, как бы в оправдание заниматься онанизмом.
Как ни странно, но избавление пришло
Первое время он вообще не помнил себя.
Утро начиналось с непривычно раннего подъёма. Опаздывавших загоняли нещадными пинками и тычками в строй свирепые сержанты из старослужащих, для которых не было никаких законов, кроме своих собственных. Старшина-прапорщик, боров килограмм ста пятидесяти бешено вращал глазами. Тех, кто пробовал жаловаться на суровость казарменных порядков либо награждал усиленными нарядами в самые гнусные места, либо заводил в каптёрку и бил собственноручно под улюлюканье заслужившихся «дедов».
В пять ноль-ноль они уже совершали марш-бросок с полной выкладкой. Потом целый день занятий, где их учили только одному – убивать. Вечером заступление в наряд или, если случалось остаться в казарме, то мордобой и унижения со стороны «дедов».
В первые полгода армейской жизни Жора полностью забыл, кем он был. Воспоминания о прежней жизни провалились куда-то в бездонные глубины его памяти и больше не всплывали оттуда, оставив его один на один с этим адом, которым стала его жизнь. Пока он бодрствовал, он был под чутким взглядом «дедов», которые не давали ни ему, ни другим ни минуты продыху. Когда он спал, то спал как убитый, без снов. Он будто проваливался в чёрное небытиё, едва коснувшись жёсткой ватной подушки, и возвращали его к жизни лишь поутру пинки сержанта.
В армии Жора вообще забыл, что он мужчина и стал изредка вспоминать об этом лишь когда миновал первый год его службы. Но это было уже что-то другое. За этот год из хлюпика он превратился в плотно сбитого громилу, незаметно обросшего грудой мыщц. Его мысли стали грубее, прямее и проще, и себя прежнего он вспоминал не иначе, как с презрением, за что несказанно был благодарен суровой школе спецназа.
Когда минуло полтора года службы, Жора уже был сержантом и сам с не меньшим удовольствием гонял хлюпиков-новобранцев, воспитывал и бил им морды. Тогда он узнал, что по ночам в старшинской каптёрке бывают водка и женщины, и что, когда они выпьют, то бывают распутны не меньше, чем в мужских баснях, да и сами эти басни теперь выглядели блёкло и тускло на фоне того, что творили по ночам бабёнки из соседней деревни и дембеля-деды из спецназа.
В свой родной город Жора вернулся из армии совершенно другим человеком и внезапно обнаружил, что все женщины лежат у его ног, – выбирай по вкусу, какую хочешь. Правда, они были уже старше, эти женщины, с которыми он имел дело, и уже не требовали длительных ухаживаний, удовольствуясь принципом «сто грамм, прогулка на трамвае – и я твоя навек или на ночь». И всё бы было у Жоры ничего, если бы не встретилась ему Вероника.
Она прохладно встретила первый натиск бравого кавалера, и он заболел ей. Эта туша, которая познала не одну развратную оргию, ничего не смогла поделать с вновь проснувшейся душой, требовавшей и желавшей любви. Она была так неуместна в ней, что эта внутренняя дисгармония выплеснулась во внешний мир и закончилась женитьбой Жоры Бегетова, с которой, видимо, и начались все его злоключения: женщины все куда-то разом испарились, и теперь он лежал спиной к спине с бесстрастной женой, и некому было его согреть.
Глава 7. (03)
«Проскочу или нет?» – думал Гладышев, с опаской косясь на милиционера, сидевшего на вахте при входе. Милиционер разговаривал с каким-то мужчиной, видимо, знакомым, не обращая пока внимания на Гладышева.
Необходимо было иметь пропуск, которого у Гладышева не было, и он опасался, как бы не получилось, что его не пропустят.
Потоптавшись немного на пороге, Гладышев пошёл вперёд, обходя на повороте мужчину, закрывшего на секунду его своей спиной от милиционера, ускорил шаг и, ожидая с затаённым страхом, что сейчас его окликнут. До лестницы наверх осталось несколько шагов. Это расстояние он преодолел в два прыжка и помчался вверх по крутым, узким ступенькам, какие были обычным делом в старых зданиях.