Джунгли мегаполиса
Шрифт:
– Молодой человек! Молодой человек! Стойте, молодой человек! Вы куда?! Стойте!
Это наверняка звали его, но Гладышев уже прошмыгнул лестничную площадку и бежал со всей силы по второму пролёту.
«Интересно, бросится ли он за мной в погоню? – ум его продолжал лихорадочно размышлять. – На лифте – догнать может». Ему было ясно, что нужно уйти куда-то в сторону, что по прямой его скорее всего настигнут и заставят вернуться, не смотря ни на какие его объяснения, но он всё поднимался и поднимался вверх по крутой лестнице, уже задыхаясь с непривычки от такого стремительного восхождения.
«Закат солнца вручную. Точно что. Интересно,
На каком-то этаже неожиданно для себя он метнулся в сторону распахнутых, застеклённых дверей, вошёл в небольшой круглый зал-площадку перед лифтом, к которой с нескольких сторон сходились коридоры, и пошёл наугад по одному из них, миновал конференц-зал, снова очутился в коридоре и вышел в конце концов в другой конец здания, на лестничную площадку второй торцевой лестницы, вход на которую был из другого подъезда. Здесь лифт был прямо на площадке, и едва Гладышев остановился, как дверцы его с шумом распахнулись, заставив юношу, пребывающего в жутком напряжении преследуемого, вздрогнуть от неожиданности и испуга. Оттуда вышли двое мужчин и, деловито беседуя на ходу, прошли мимо него, совершенно его не замечая, и свернули направо в тупиковый, торцовый коридорчик с кабинетами.
Не мешкая ни секунды, Гладышев зашёл в пустой лифт и нажал кнопку нужного этажа: ему показалось, что сбоку раздавались торопливые, приближающиеся шаги, и это вполне мог быть милиционер с вахты. Дверцы, отделанные пластиком под дерево, мягко съехались, сомкнулись, как створки огромной раковины, и не успел он рассмотреть как следует своё испуганное лицо в настенном зеркале лифта, как снова отворились, впустив внутрь сумрачного коробка дневной, яркий солнечный свет, бивший сюда через окна подъезда.
Гладышев зажмурился, вышел, потёр глаза и искать заветный номер кабинета, который он узнал ещё весной, будучи проездом в Москве, у женщины из отдела писем и корреспонденции, куда он аж в феврале сдал толстую папку с машинописным текстом своего первого и единственного романа.
– Ваш роман мы отдали в редакцию детской и юношеской литературы, сказала ему тогда женщина. – Я с ним познакомилась, и мне так показалось, что его больше нигде не возьмут. В отдел прозы, так там очередь из маститых, серьёзных писателей, и вы будете ждать там решения по своему вопросу очень-очень долго. К тому же, из-за трудностей с полиграфической базой, бумагой, с мощностями мы сейчас печатаем только членов Союза писателей, а я так понимаю, что вы не член. А в юношеской редакции, может быть, у вас что-нибудь и получится. Во всяком случае, это кое-какая надежда и лучше. Чем вовсе ничего. Приходите месяцев через пять. Вам там скажут.
Он так и сделал. Прошло ровно пять месяцев.
Гладышев
«Корин Лев Васильевич, – прочитал он на табличке под бляшкой с номером, – редактор отдела литературы для детей и юношества».
Дверь была приоткрыта, из кабинета раздавался приглушённый бас нескольких голосов.
Порядком оробев, Гладышев постучался как можно осторожнее и вежливее, чтобы не показаться слишком уверенным и наглым редактору, но удары его в дверь получались столь трусливо тихими, что ему самому не было их слышно. Пропустив через себя первую волну страха, введшую его в краску, Гладышев постучался уже несколько увереннее и, не дожидаясь разрешения, приоткрыл дверь, но войти в неё не посмел.
За столом, занимавшим всю середину длинного и довольно узкого кабинета друг напротив друга сидели трое – двое по одну сторону, а третий – по другую, – и о чём-то беседовали, потягивая из тонкостенных стаканов что-то янтарно-прозрачное. Перед ними стояла круглая стеклянная пепельница с возвышавшейся кучей «бычков», служившей, видимо, местной достопримечательностью. Рядом высилась полупустая бутылка портвейна «Мадера», которую, видимо, и распивали друзья.
Гладышев, не смотря на всю свою растерянность, всё же приготовил кое-какую вступительную речь-обращение к редактору, но теперь, не зная к кому обращаться, вновь растерялся и только и смог сказать:
– Здравствуйте, я автор романа «Администратор».
Все трое обернулись к нему с удивлением и посмотрели округлившимися, осоловевшими глазами, подёрнутыми дымкой. Они, наверное, и не помышляли, что сейчас к ним на голову свалится такое «чудо» и вмешается в их разговор, нарушив их трапезу.
Не зная, кто из этих людей редактор, и есть ли он здесь вообще, Гладышев переводил глаза попеременно на каждого из троих, но в следующую секунду заметил, что тот, кто сидел в одиночестве, смотрит на него как-то более удивлённо и выразительно, к тому же он стал первым подниматься со стула, а те двое последовали за ним, видимо, не зная, с кем имеют дело.
Поднявшийся первым стал пробираться к нему, пьяно протискиваясь между столом и стульями, стоящими плотным рядом у стены. Гладышев интуитивно почувствовав, что это именно тот человек, к которому он пришёл, подался ему навстречу. Руки их одновременно потянулись навстречу друг другу.
– Так ты и есть автор этого романа? Гладышев?
– Да.
– О-о, – человек обернулся к своим товарищам, но ничего не пояснив им, удивлённо таращившим глаза, снова обратился к Гладышеву. – Я думал, что вы старше. Честное слово! Лет так на десять старше. Неужели это вы сами написали?
– Да, – кивнул головой Гладышев.
– О-о-о! – покачал головой редактор. – Я Корин Лев Васильевич, но ты зови меня просто: Лев. Хорошо?
– Хорошо.
– Сюжет, конечно, хорош! Я читал с удовольствием… Но ты садись, садись…
Лев Васильевич пригласил его жестом к стол, и Гладышев принял предложение. Ему не терпелось поговорить о своём романе, собрать побольше впечатлений и усладить своё тщеславие, затронутое первыми лестными отзывами, потому что и раньше он не сомневался, что сотворил что-то необыкновенное, совершенно восхитительное и неотразимо впечатляющее, но теперь это стало стремительно перерастать в уверенность., и за стол рядом с тремя мужчинами Гладышев сел, ощущая, как витает над его головой лавровый венец славы.