Единорог и три короны
Шрифт:
С помощью переводчика Камилла расспросила пьемонтца, откуда он родом и чем занимался, пока не попал в армию. Парень оказался сыном винодела.
— Скажи мне одну вещь: надеюсь, ты разбираешься в том, как следует делать доброе вино?
Парень утвердительно кивнул головой; лицо его внезапно озарила робкая туповатая улыбка, обнажившая его желтые зубы.
— Так вот, — продолжила девушка, — ты когда-нибудь видел, чтобы виноград давили в грязных чанах, с налипшими на стенки ягодками прошлогоднего урожая, а потом получали бы хорошее
Сказав «нет», парень рассмеялся. Сама мысль об этом была для него совершено невозможна.
— Тогда почему же ты думаешь, что сможешь хорошо стрелять, если дуло твоего ружья наполовину забито порохом? Удачный выстрел — это как хорошее вино: требует многих усилий. Ты меня понял?
Парень одурело взирал на Камиллу. Потом резко забрал у нее из рук ружье и со всей силой принялся его начищать; его решительные действия вызвали у девушки улыбку:
— В будущем постарайся держать свое оружие в порядке… И надеюсь, когда-нибудь нам доведется попробовать твоего вина!
Она отошла от солдата, уверенная, что теперь у этого парня будет самое чистое ружье во всем гарнизоне. Таким же образом она продолжила свой обход войска; она раздавала советы и, если случалась необходимость, взыскивала, делая это добродушным и мирным тоном; постепенно ей удалось завоевать суровые воинские сердца. Она совершено не заметила, как пролетело время, и очень удивилась, когда один из офицеров напомнил ей о часе обеда.
Она направилась на встречу с д’Амбремоном; улыбаясь, шевалье уже направлялся к ней навстречу.
— У вас все в порядке, капитан де Бассампьер?
По виду Камиллы он без слов понял, что она полностью удовлетворена сегодняшним утром. Столь же красноречивы были и лица окружавших ее солдат.
— Почти все, полковник; осталось устранить кое-какие неполадки, а в целом все очень даже неплохо.
— Прекрасно. Значит, мы спокойно можем идти обедать и вскоре окончательно завершим нашу работу.
— Прошу вас, полковник, — указал в сторону каменного здания один из офицеров, — стол накрыт в том же помещении, что и вчера.
— Для вас, но не для нас, лейтенант. Мы с капитаном решили сегодня разделить трапезу с солдатами.
— Но… — попытался протестовать изумленный офицер.
— Не теряйте времени, идите и обедайте со всеми остальными. Скоро вы нам понадобитесь.
Растерянный офицер удалился, однако через несколько минут вернулся обратно, на этот раз в сопровождении коменданта, багрового и потного.
— Вы только полюбуйтесь, — восклицал он, — лейтенант — совершеннейший осел, уверяет меня, что вы собираетесь обедать вместе с солдатами.
— Совершено верно. Надеюсь, вы не находите в этом желании ничего предосудительного?
— Ну да, конечно… нет, в общем-то, да. Скажем так, мы приготовили несколько необычных блюд…
— Если вам так хочется угостить нас, оставьте их на вечер. Мы приехали сюда не пировать, а исполнить поручение его величества. Именно поэтому я принял решение пообедать
— Мы не можем оставить вас одних. Если вы решили обедать под открытым небом, мы присоединимся к вам.
— Не стоит. Делайте так, как привыкли, как будто нас тут нет.
По тону шевалье было ясно, что он не потерпит дальнейших пререканий. Комендант вместе со своим штабом отступили, а Филипп и Камилла направились к гарнизонному раздатчику пищи. Тот протянул обоим офицерам по плошке, наполнил ее ароматным рагу и вручил по куску хлеба.
— Черт возьми, любопытно, пахнет совсем недурно, — тихо прошептал д’Амбремон, чтобы его могла услышать только его спутница.
— А вас что-то беспокоит? — также шепотом спросила Камилла.
— Разумеется! Ведь вы никогда не пробовали солдатской еды, а она, знаете ли, бывает очень разной.
— И вы все же согласились на мое предложение?
— Да, и думаю, скоро вы поймете почему.
И прежде, чем сесть рядом с молодым солдатом, шумно хлебавшим свой суп, шевалье заговорщически подмигнул Камилле. Солдат смутился и перестал есть; он явно неловко чувствовал себя в присутствии знатного вельможи, которому подчинялся сам комендант крепости.
— Итак, солдат, что скажешь относительно сегодняшнего обеда? — спросил его Филипп.
Но Камилла не слушала его. Она уселась немного поодаль и по-своему приступила к делу. Разумеется, шевалье был образцовым офицером, однако он совершенно не владел искусством разговора с простыми людьми; даже когда он очень старался быть любезным, в голосе его все равно прорывались снисходительные, даже надменные нотки, свидетельствовавшие о том, что он прекрасно усвоил уроки дворянского воспитания, и собеседники обычно быстро замыкались в себе.
Камилла выросла в деревне, среди крестьян, ей были понятны и близки их чувства. Она не презирала их из-за того только, что они грубы и необразованны, не видела в них низших существ; она была убеждена, что благородство человека зависит от его сердца и его поведения, а не от громкого титула. В этом она походила на своего деда, умевшего ценить людей за их таланты, а не за принадлежность к аристократии.
Сейчас ей прежде всего необходимо завоевать доверие нескольких солдат, чтобы они, почувствовав себя свободно, стали рассказывать о своей службе. Она заметила одного молодого парня, с завидным аппетитом поглощавшего обед, и устроилась рядом с ним. Некоторое время она сидела молча, казалось, полностью сосредоточившись на еде. Опустошив наполовину свою миску, она тяжело вздохнула:
— Уф! Больше не могу. Похоже, повар положил мне слишком большую порцию. — Повернувшись к жующему рядом солдату, она предложила: — Может быть, ты поможешь мне справиться с этим рагу? Я не хочу, чтобы мой начальник заметил, что я не доела обед; он постоянно упрекает меня за чахлый вид.