Эдуард Лимонов
Шрифт:
Результаты во втором туре президентских выборов добыты и мытьем, и катаньем. Путем чудовищных ухищрений, обманов, предательств своих (Коржакова, Барсукова, Грачева, Сосковца), несусветной лжи, авантюрных приключений с проносом полумиллиона баксов из Кремля, торговли баш на баш с абсолютным авантюристом, уркой-генералом, сманиванием от коммунистов казаха Тулеева, заискиванием перед полупьяной молодежью на концертах, поголовной поддержкой СМИ и всех евреев страны и мытьем, и катаньем заставили Россию дать Ельцину опять. С притопом, прихлопом, эстрадой, запугиванием ГУЛАГом и хитрым фильмом хитрого Михалкова по ящику.
Все это — якобы законные, демократические методы совращения России. На деле вышеперечисленные методы и есть фальсификация. Выборы полностью фальсифицированы, но не мошенническим подсчетом голосов, а мошенническим влиянием на мозги избирателей. Все это противно,
В первые месяцы после выборов главным антигероем «Лимонки» стал генерал и новоиспеченный секретарь Совета безопасности РФ Александр Лебедь, заключивший Хасавюртовские соглашения с чеченскими боевиками. «Оборотень Лебедь сдает Чечню!», «Ельцин, очнись, арестуй Лебедя!», «Лебедь — лучший чечен года и враг России!». Именно Лебедя Эдуард заподозрил в организации нападения на себя. 18 сентября 1996 года во дворе в окрестностях Комсомольского проспекта, неподалеку от бункера, на него напали три человека. Ударили сзади по голове и затем молча били в течение нескольких минут. Результат — разбито лицо, сломан нос, повреждена оболочка глазного яблока. Небольшое пятно на роговице глаза осталось на память навсегда.
Что касается Зюганова, то к Геннадию Андреевичу у автора есть и собственные претензии за те выборы. Права голоса я тогда не имел, но, стремясь помочь ему победить ненавистного Ельцина, мы с приятелем распечатывали на принтере листовки собственного сочинения в его поддержку и раздавали их в метро. Так что кинул он не только своих избирателей, но и нас тоже.
Тем летом я устроился работать в одну из туристических фирм, занимавшуюся модным по тем временам и крайне сомнительным бизнесом — тайм-шерами (продажа недвижимости за рубежом на один или несколько месяцев в году на 10–20 лет вперед). Моей задачей было отлавливать на улицах в центре богатых людей и заманивать их при помощи особых анкет на презентацию, где их под шампанское обрабатывали уже другие специально обученные люди. В первый день я пришел в офис в тельняшке со значком Летова, повергнув в шок менеджера, так что пришлось сменить ее на белую рубашку. По итогам месяца мои показатели выглядели неплохо. Но, получив первую в жизни зарплату (100 тысяч, кажется, тогдашних рублей), я больше на работу не вышел. И правильно сделал: вскоре и офис в центре города, и сама фирма бесследно исчезли. Впрочем, потерявших свои деньги богатеньких клиентов мне было совершенно не жалко.
Заработанные деньги я решил потратить на поездку в Москву, обнаружив в «Лимонке» дичайшее даже по тем временам объявление, гласившее, что 10 августа 1996 года состоится концерт, посвященный тысячелетию Смоленска, участие в котором примут Лимонов, Дугин, а также группы «Гражданская оборона», «Калинов мост», «Золотое кольцо», а также ансамбль песни и пляски Западного военного округа. Пропустить такое было невозможно. Проблема была только в том, что в объявлении не указали, что концерт будет в Доме офицеров в Смоленске, а не в Москве. Приехав с приятелем рано утром в безлюдную, еще свежую столицу, мы побродили по саду у Кремля, какое-то время я спал на скамейке все в том же тельнике с Летовым. Вежливый милиционер, разбудив нас, сообщил, что спать тут нельзя, и мы отправились восвояси. Найдя московский Дом офицеров, узнали, что никакого концерта тут не будет. Что оставалось делать? Ехать в бункер — не зря же в столицу скатались…
Там, на кухне, в отсутствие прочих нацболов, уехавших в Смоленск, сидела и пила водку небольшая компания (сухой закон то ли еще не действовал, то ли отменился на время отъезда лидеров). Была Маша Забродина из Питера, чьи большие белые сиськи позже воспел Лимонов, а еще позже она померла от передозировки наркотиков. И был один из первых нацболов, участвовавший в охране партийных мероприятий и самого вождя, здоровый и спортивный Кирилл Охапкин. Когда кончилась закуска, по его предложению мы реквизировали арбуз у торговавших ими на углу Комсомольского проспекта и 2-й Фрунзенской кавказцев и продолжили пиршество. Потом, уже пьяные, ехали в метро, и на станции «Библиотека имени Ленина» я сообщил Кириллу, что вступаю в партию. А он принялся убеждать меня, что я неподходящий для нацбольского дела человек и долго у них не удержусь. На том и расстались.
Вернувшись в Питер, вскоре я появился уже в местном штабе НБП. Тут надо словами Лимонова кратко описать предыдущую историю петербургской организации.
«В Питер да, я помню, мы приехали с Дугиным в феврале 1995 года выступать, еще до выборов. И вдруг на сцену после нас вскарабкался такой прыщавый долговязый подросток и сказал, что я — Евгений Веснин, представляю Национал-большевистскую
Еще до этого был Слава Сорокин такой. Он работал помощником ректора Академии русского балета имени Вагановой, а впоследствии — заместителя министра культуры России Леонида Надирова. А Сорокин — он расшифровал чего-то такое китайское тысячелетнее, сделал гениальную находку. Он был хром, похож на Ницше, и мы его считаем первым нацболом Питера. Он был во все это дико влюблен и сказал, что всю жизнь искал этого. И вот в театре Вахтангова на улице Росси это происходило, мы там поселились. Второй раз приезжали, и он нас поселил с Фонтанки такой двор был, и туда приходил Пепел, персонаж из РНЕ. Каждый вечер к нам приходили РНЕ-шники, по семь-восемь человек, в портупеях, такие причесанные, с пивом. И мы с ними разговаривали за жизнь.
Сорокин, к сожалению, рано умер. Он уже тогда все эти компьютеры знал, мы ни х…я в этом не понимали, а у него как раз все эти диаграммы. Он был личным доверенным лицом этого Надирова. И вообще человек бешеный такой. Мы с ним как-то пришли в Мариинский театр задолго до скандала с директором там. Мы с ним напились и потому пошли разбираться, у них там квартировали какие-то чеченцы. И мы ворвались туда и стали этих чеченцев пинками выгонять. И огромный чеченец смотрит на нас с ох…ением, не понимает, о чем речь идет. Такие вот приключения на грани фола».
Веснин в партии надолго не задержался и 15 лет спустя всплыл в качестве политтехнолога «Единой России» на муниципальных выборах, будучи немедленно опознан СМИ как первый гауляйтер НБП. Как сложилась дальше его карьера в партии власти — автору неведомо.
Примерно в это же время сформировался костяк петербургского отделения. Это были студенты-дугинцы, организаторы квартирных концертов Летова Лев Морус и Петр Игонин. Егор, приезжая в Питер, регулярно останавливался в квартире у Левы напротив станции метро «Елизаровская». К ним присоединялись та же Маша Забродина и тихий молодой человек, которого звали Олег Беспалов. Олегу предстояло впоследствии отсидеть в тюрьме за захват кабинета главы Минздравсоцразвития Михаила Зурабова, и поныне он остается самым старым действующим нацболом Питера. Их партийная деятельность тогда заключалась в основном в совместных возлияниях. Как утверждают, Дугин споил весь первый состав питерской НБП.
Ситуация изменилась с приходом Капитана — Сергея Курехина. Появление среди национал-большевиков любимца богемы, композитора мирового уровня, лидера уникальной «Поп-механики», автора передач про «Ленина-гриба» и безусловного русского гения, вызвало настоящую бурю, отголоски которой слышны и по сей день, даже спустя много лет после его смерти.
Биограф Курехина, музыкальный критик Александр Кушнир, полагает, что разочарование Сергея в либеральной демократии — а поначалу он относился к перестройке и ельцинским реформам скорее позитивно — произошло в конце 1994 года. Пошлость российской окружающей действительности оказалась ничуть не меньше позднесоветской. «Демократов как таковых нет, а есть одни только идиоты. Тупые идиоты и мелкие ворюги! Мне кажется, что деградация достигла своего апогея. Клиническая деградация и воровство, возведенные в государственный ранг. И жизнь показывает, что идеи демократии в России — абсолютно бесполезные, бессмысленные и нереальные вещи» — так говорил Капитан.
Национал-большевизм, к которому Курехин пришел через знакомство с Дугиным, показался ему порывом свежего ветра в этой затхлой атмосфере. Свел Капитан знакомство и с Лимоновым.
«Время от времени Курехин приезжал в Москву. Без Дугина, — вспоминал Эдуард в «Книге мертвых» одну из их встреч. — У него были здесь две девушки, “ночные бабочки”, как я их называл: Ольга и Анечка — или актриски, или около-актриски. Вместе мы несколько раз ходили в ночное заведение “Маяк”, в районе башни ВХУТЕМАСа (башню давно занимает художник Глазунов)…. Мы строили тогда, я помню, вход в наш штаб на Фрунзенской, из окна сделали дверь, стали выкладывать ступени. Класть кирпичи и ступени пришлось мне. Наши юноши никогда не имели дела ни с кирпичом, ни с цементом. Ступени держатся до сих пор. Пальцы мне тогда разъело цементом. Подушечки пальцев. Боль была невыносимая. Потому, когда позвонил Курехин и предложил встретиться в “Маяке”, я отказался, сославшись на раны на руках. “Мы вас вылечим, Эдуард, приходите, девочки вас вылечат”, — уговаривал Сергей. Я дал себя уговорить. Сидеть в ночи в своем личном хаосе, дома, мне не улыбалось. Днем я был среди партийцев, вечерами бывало страшновато. Ночами я плохо спал. В “Маяке” Курехин заказал в качестве лекарства сметану, и Анечка окунала в нее мои бедные выжженные пальцы».