Её Сиятельство Графиня
Шрифт:
— Ну что вы, барыня, — Дуся зашла с платьем в руках — видимо, заранее подготовилась, не то, что я. — Не стоит так переживать.
Я всегда одевалась быстро, не приветствуя ни корсетов, ни кринолинов — эти веяния были столь же новомодными, сколько и устаревшими. Человеческое тело не нуждается в столь извращённых искажениях! Мои же одежды чаще состояли из нижней и верхней рубахи, как носили издревле, и ничуть не уступали по красоте французским рюшам и воланам.
Дуся всегда заплетала меня просто — две косы она собирала на затылке, цепляла так, что они никогда не падали. Сверху же, по обыкновению,
— Вы так скоро, — удивился князь, вставая мне на встречу. Его взгляд прошёлся по мне с ног до головы и замер на не закрытом вуалью лице. Удивлённый, он тут же посмотрел в сторону. Стало вдруг очень приятно — он отвернулся! Не стал пожирать глазами, а учтиво отвернулся!
Дуся догнала меня с плащом наперевес, застегнула его на груди, заправила в обруч вуаль, позволяя той струиться по лицу. Перекрестила.
— Берегите себя, ваше сиятельство, душенька, — проговорила она и убежала. Смотрела ей в след с улыбкой — уже старая, едва ногами перебирает, а всё такая же неугомонная.
— У вас чудесные черты, — неловко проговорил князь.
— Но вы ведь видели меня уже — и не раз.
— Не при таком ярком свете, — он откашлялся. — Что же, сплетни про вас определённо неправдивы — вы очень похожи на свою тётушку.
— Вы про тот посредственный фельетон? «Черкесские корни»?
— Про него, — кивнул. Мы медленно пошли на выход из поместья.
— Не берите в голову — ещё при жизни батюшки ходили сплетни, а после Лермонтовской Беллы — разошлись пуще прежнего. Полагают, мол, он выкрал черкешенку, она понесла, родила меня — оттого меня так в горы тянет.
— А вас тянет?
— А кого не тянуло бы? — посмотрела на князя. — Я удивлена. Вы, кажется, знакомы с порядками горцев, неужели полагали, что слухи могут оказаться правдой? Будь так, отец бы умер не от малярии, а от горского кинжала, да и наши края — не черкесские, они иным горцам принадлежат.
— Не на секунду не сомневался. И всё же — вас они не смущают?
— Нисколько. Болтуны лишь ждут, что я поддамся их порядкам, но — уж простите, где это видано, чтобы законы Господни ради человеческих мнений нарушали? Скрывать себя с подобной страстью — моя личная прихоть, и всё же! Ну, сниму я вуаль? Что дальше? Скажут мало! Скажут — голову открой, и даром, что замужняя покрываться обязана. До тех пор и будут оголять, пока под исподнее не заглянут.
— Согласен с вами от и до, — кивнул князь. — Этим стервятникам лишь бы разорвать всех и каждого на кусочки. Оттого и сплетни распускают, что к вам не подступиться. Вы личность новая — но уже замужем, не дебютантка; из провинции — но родовиты без меры, богаты. Им нечем вас зацепить, нечем унизить.
Я не ответила, рассматривая открытый экипаж князя.
— Ваша светлость, позволите мне поехать своим экипажем?
— Я вызвался сопроводить вас, и будет невежливо
— В открытом экипаже я замёрзну, а в закрытом, сами понимаете… — смутилась. Не хотелось в очередной раз напоминать о приличиях.
— Не извольте беспокоиться, — князь как-то весело улыбнулся. — Я сяду с кучером.
Спорить не стала — если его светлость того желает…
— Тиша, гони домой, обратно я сам!
— Как прикажете, — кучер кивнул и тут же поехал.
Когда я заходила в экипаж, князь подставил мне локоть, чем снова удивил. Не ладонь — локоть, и это показалось мне таким проявлением уважения — меня и моих принципов, что я думала об этом весь путь до усадьбы Безруковых, которая находилась в небольшом отдалении от города.
Так странно осознавать, что князь — на первый взгляд абсолютное воплощение придворного дворянства — не унижает мои взгляды, не насмехается над «устаревшей» моралью, а осторожно узнаёт больше, в общении подстраиваясь под меня.
Да, мы кардинально разнимся в некоторых мнениях, чего уж говорить — он военный до мозга костей! — но так увлекательны наши беседы, так спокойно разделять с ним свои — пусть даже абсурдные по современным меркам — мыли. Конечно, не всегда князь воспринимает мои слова со всей серьёзностью, но по крайней мере он чуток к тому, что относится к моей личности, и это — нельзя не признать! — располагает.
А его дружба со Львом? Толстой, пусть и не однозначен иногда, кутила и даже развратник местами (безусловно, он скрывает от меня эту сторону личности), но обладает неординарной философией, и я бы даже сказала моралью куда более высокой, чем средний господин его положения. И он не стесняется определять Воронцова — как друга, вкупе с Павлом…
Не знаю… Быть может, я была несправедлива к князю поначалу? Военные заслуги, определённо, черта отталкивающая, но по нраву, кажется, он вовсе не плохой человек.
Приём Безрукова блестел совсем иным характером, нежели официальные: уже на походе к усадьбе мне захотелось развернуться — смех взрывами доносился из окон, перекрывая даже музыку, кое-где дымило — курят, нередко слышался звон бокалов.
— Не переживайте, это обыденное светское мероприятие.
— О том и переживаю, — пробормотала. И всё же отступать нельзя — мне нужны и Безруков, и Подземельный. Если не для разговора прямо сейчас — возникли у меня сомнения по поводу их к тому способности — то, по крайней мере, для назначения встречи.
Гости удивились нашему с князем появлению, причём мне показалось — присутствие Воронцова их смутило даже больше моего. Вспомнилось, что светские мероприятия он, как сам говорил, недолюбливает, но тогда зачем же он вызвался меня проводить?
Что ж…
— Демид Михайлович! Как рад, как рад! — перед нами вдруг вырос румяный, прилизанный и расплывшийся в улыбке молодой человек. Из всего его внешнего вида — несомненно, он был одет по последней моде — меня особенно поразил малиновый шарф на шее, завязанный пышным бантом — очевидно, женской руки работа. Впрочем, помада на шее, ближе к челюсти, видимо, была подписью рукодельницы. — А эта чудесная особа!.. — он посмотрел на меня и — по глазам видно — за миг протрезвел. — Графиня, — кивнул медленно.