Его искали, а он нашелся

Kadavra Avada

Глаза торгаша, продавшего себя в рабство, что хуже гибели, метались в орбитах - единственное движение, доступное разуму пойманного в ее сети. Они оба сменили состояние, сдвинулись в потоке бесконечной реки и только ее воля удерживает сознание жертвы, не давая тому застыть так же, как и остальному миру. Улыбка Валзеи стала еще более хищной, еще более злой, а вот Рорцар впервые с момента, когда его ноги переступили порог ее дома, показал признаки страха.

– Бесполезна?
– Еще раз переспрашивает принцесса, которую даже Первый Принц в этот миг поостережется назвать полным титулом лишь в насмешку над ее слабостью, после чего сама же отвечает на собственный вопрос.
– Бесполезна! Бесполезна! Бесполезна!

Бесполезна! Бесполезна! Бесполезна!

Каждое слово лишь еще одно подтверждение, лишь еще одно признание собственной никчемности в глазах своих и чужих, преисполненное болью, усталостью и дикой, сметающей любой налет цивилизованности яростью. Кровь династии бурлит, давая крохи истинной силы, но вместо недостающего приходит на помощь кровь иная, принадлежащая роду матери. Кулак наносит удар, но сколько силы в ударе женской ручки, чья хозяйка, несмотря на все титулы и дополнительные вливания атрибутов, сосредотачивала свое развитие на восприятии да концентрации? Кулак бьет не единожды, а снова и снова, словно сливая свои удары, объединяя их в один. Магия иллюзий, создание боевых доппелей, чем славились ее дальние предки, недоступна ей, попытавшейся взять в руки Вечность, но не преуспевшей. Отказавшейся от могущества матери, так и не получив отцовской силы.

Кулак бьет, но вместо иллюзий удары становятся реальностью, будто бы она нанесла этот удар тысячу раз, но в одно и то же самое время. Что такое миг для той, кого отметил Закон? Тысяча ударов, тысяча вариантов, но итогом становится лишь одно прикосновение - хрупкая ручка совсем неизящно, без выверенного навыка рукопашного боя, грубо и предсказуемо сталкивается с почти успевшей активироваться защитой. В глазах застывшего юноши проскакивают нотки облегчения, но вместо того, чтобы разбить в кровь кулаки, напоив овеществленную Похоть этой кровью, неуклюжий и слабый удар ломает полуреальный доспех, раскалывая сокрытые под ним ребра Рорцара.

Боль на лице его.

Кровь на руках ее.

Принцесса не обращает на факт того, что совершила невозможное, ни малейшего внимания, вообще не осознавая сути случившегося, лишь повторяя свои удары раз за разом, дробя тело и кости, выпуская кровь и отбивая нутро. Напитанное жертвенной силой тело стремительно регенерирует, лишь продолжая мучения, не давая тому перейти в наслаждение болью, снова и снова заставляя казнимого содрогаться в мучениях.

– Бесполезна! Бесполезна! Бесполезна! Бесполезна! Бесполезна! Бесполезна!
– У принцессы уже нет мыслей, нет желаний, только ярость и попытка вылить ее хоть куда-то, выплеснуть осточертевшую мерзость, что так долго травила душу.
– Бесполезна! Бесполезна! Бесполезна! Бесполезна! Бесполезна! Бесполезна! Бесполезна! Бесполезна! Бесполезна! Бесполезна! Бесполезна! БЕСПОЛЕЗНА!

Каждое слово - удар.

Каждый удар - кровь.

В безумном порыве, не помышляя о невозможности задуманного исключительно потому, что даже думать в таком состоянии неспособна, Валзея зовет, притягивая к себе, сквозь пространство и время то, о чем когда-то рассказывала ей уже покойная мать, то, что никто после нее не сумел взять в руки, заставить его обрести реальность.

– В ножи!
– Уже не слова, а вопль призыва, неотвратимый приказ, силы в котором едва хватило, но все же хватило, чтобы призвать желаемое.

Прямо из воздуха проявились семнадцать идентичных кинжалов. Полупрозрачные, кажущиеся неудобными из-за странной формы лезвия и рукояти, они словно не существовали и были одновременно. Каждый из артефактов мог быть приравнен к очень слабой и лишенной любых дополнительных козырей легенде, лезвие которой игнорирует любую стандартную защиту, а раны, нанесенные ими, чрезвычайно сложно хотя бы закрыть, не говоря уж об исцелении.

Все семнадцать клинков без малейшего

сопротивления входят в тело все еще живого, все осознающего и все чувствующего Рорцара, да только ярости конца и края не видно. В голове звенит лишь одна мысль - всего этого по-прежнему мало, слишком мало, чтобы вылить на него хоть крошечку из бьющихся в сердце переживаний. Воля движет каждым клинком по отдельности, расширяя раны, нанося новые травмы, выпуская все больше крови из не могущего подохнуть тела.

Выдавая дикий, уже даже на человеческий голос не похожий вопль, Валзея смещает кинжалы к ближайшей колонне, заставляя артефакты аккуратно подрезать каменный столб сверху и снизу, роняя ту оземь, одновременно располагая импровизированное орудие вне остановленной Вечности. Ее движения кажутся ей самыми обычными, только дерганными и нескоординированными, но в застывшем мире она делает их мгновенно, ведь мгновение это успело остановиться. Скрежет камня о камень, звук давящихся крошек и щебня, сопровождают движение колонны, которую она катит прямиком на упавшего о холодный камень культиста. Пришлось немного ослабить тиски Закона на его персоне, но это уже ничего не решает - слишком много ран и боли, отчего Рорцар только и может, что тихо стонать и бессильно наблюдать, как его ноги исчезают под катящимся камушком. Превосходно зачарованным камнем, чье воздействие преодолевает почти иссякшую регенерацию тела, а от прочной защиты не осталось к этому моменту (если вообще можно разделять на моменты уже застывший миг) даже памяти.

Руки и все тело ноют от перенапряжения, родовой дар, оба из них, высасывают из тела последние соки, давление Закона все сильнее и очень скоро тот потребует платы, а платить будет уже нечем. В груди жар, под сердцем словно поселилось дуновение легендарной Первой Кузни из гномьих легенд, ладони дрожат, пальцы сверкают обломанными ногтями, а кулаки - сбитыми костяшками. Но с каким же наслаждением Валзея вслушивается в хруст раздавливаемого тела Рорцара, который все чувствует, все понимает и даже подохнуть из-за своей живучести не может!

Куда там Пороку?

Где здесь воля извергов?

Никто не даст ей большего наслаждения, чем этот миг!

В момент, когда поваленная колонна окончательно раздавила череп выродка, превратив все его тело в нечто столь же плоское, сколь и его чувство прекрасного, когда она без сил упала на колени, еще сильнее пачкая и без того красное от крови платье... улыбка Валзеи в этот миг кажется настолько искренней, как не улыбалась она никогда и никому.

Улыбка цветет недолго.

Примерно до того момента, когда немного успокоившаяся принцесса начинает думать головой, а не жаждущим крови сердцем, осознавая, что пусть даже она троекратно выше головы прыгнула, разом сократив отставание в силе династии в несколько раз (все равно оставаясь слишком слабой для полноценного признания), но все свои силы она бездарно растратила на месть почти забравшему ее суть Рорцару. А во всем имении уже не осталось верных людей, больше нет рядом охраны, зато хватает злых на нее культистов. Уж за гибель-то первого наследника главы, очевидно, мятежной гильдии они точно оскорбятся до глубины того, что у них сейчас вместо душ осталось.

Презрев боль и усталость, Валзея встает на ноги и начинает бежать, неровно и вихляя, но бежать. Нет, не в надежде оттянуть гибель - не имей она ни единого шанса, то предпочла бы остановить собственное сердце или направить на себя свои же кинжалы. Теперь свои. Лучшее оружие матери, существующее только тогда, когда его призывает в реальность владелец, перешедшее ей по наследству - этот дар ей кажется несравнимо более ценным, чем любое иное имущество. Жаль только, что поддерживать их в реальном мире она больше не может, исчерпав лимит призыва, зависящий от ступени навыка владения кинжалами.