Его называли Иваном Ивановичем
Шрифт:
Но Фриц не слышал Степана - он весь превратился в зрение. Шменкель увидел, как пленный красноармеец, ехавший в первых санях, свалил охранника, вскочил в пустые сани и понесся в сторону села, видимо решив во что бы то ни стало прорваться к своим. Заметив это, гитлеровцы, словно по команде, открыли по бешено мчавшимся саням ураганный огонь.
Не медля ни секунды, Фриц решил прикрыть смельчака огнем своего пулемета. Он стал строчить по эсэсовцам, которые в азарте начали приподниматься, чтобы лучше видеть цель.
Неожиданно пулемет Фрица замолчал. Лента была пуста... Шменкель окликнул
Выхватив ленту из коробки, Фриц вставил ее в пулемет и вновь открыл огонь. Но было уже поздно: голова красноармейца безжизненно свисала с саней.
Расстегнув полушубок Степана, Фриц почувствовал что-то мокрое и липкое у него на груди. Одним движением Шменкель разорвал рубаху, обнажив грудь Степана. Он был еще жив. Когда Фриц приподнял Степана, чтобы перевязать его, тот тихо застонал, а из уголка рта потекла тонкая струйка крови. Шменкель оттащил раненого к стене.
Мысль, что он остался один, пронзила его. "Почему никто не стреляет? пронеслось в голове.
– Почему вдруг стихла стрельба?"
В несколько прыжков Шменкель был у пулемета. Залегшие в снегу гитлеровцы подползали к дому. Фриц уже мог разглядеть эсэсовские эмблемы на их шапках. Пока Фриц перевязывал Степана, гитлеровцы не теряли времени. Фриц с ожесточением застрочил по приближавшимся фашистам.
"Вы думали, меня уже нет, а я жив! Вот я вам сейчас покажу. Лучше бы вы сидели по своим норам и не высовывались!"
Несколько фашистов остались неподвижно лежать на снегу, остальные начали отползать назад. Но в это время гитлеровцы с исходных позиций открыли ураганный огонь по дому со всех направлений. Фриц услышал какой-то шум и потрескивание - это горела подожженная зажигательными пулями соломенная кровля.
Фриц осмотрелся. Взгляд его остановился на Степане. Подхватив раненого под мышки, он стащил его в подвал, а сам решил стрелять до последнего патрона. В доме стало жарко. Пот заливал Фрицу лицо, стекал по спине, но Шменкель все стрелял и стрелял. Он понимал, что через несколько минут будет вынужден спуститься на нижний этаж, а там уже нет такого хорошего обзора...
Когда на западной окраине села замолчал пулемет, Просандеев сначала послал туда для усиления группу партизан, а потом и сам перешел туда же. Вскоре партизанам удалось восстановить прежнее положение, отбросив гитлеровцев на исходные позиции. Укрывшись за большой поленницей дров, командир и комиссар отряда наблюдали за боем.
– А наш немец хорошо справляется со своей задачей, - заметил комиссар.
Но в этот момент пулемет Фрица замолчал. Затем раздались один за другим три залпа, и все стихло.
– У Шменкеля, видно, что-то неладно, - заволновался комиссар.
– Я сейчас сам посмотрю, - сказал Просандеев и уже хотел было ползти через огороды, но комиссар остановил его.
– Ты что, с ума сошел? Санитарку туда надо послать.
– Я пошлю посыльного. В случае чего он там и останется, - предложил командир.
Однако не успел командир позвать посыльного, как пулемет Фрица вновь энергично заговорил.
Северная
– Товарищ командир... Посмотрите-ка!
Фасад Дома культуры был уже охвачен огнем. Пламя быстро пожирало сухое дерево, однако пулемет Шменкеля с небольшими перерывами все еще стрелял.
– А как у вас дела?
– спросил командир.
– Фашисты залегли, но если пулемет замолчит, нам долго не продержаться. Сгорит наш немец в этом доме. Эсэсовцы знали, что делали.
Просандеев внешне казался совершенно спокойным, он молча осматривал в бинокль цепь противника. Через мгновение горящая кровля Дома культуры обрушилась на второй этаж. В данной ситуации был только один выход, и командир прекрасно понимал это.
– Подготовиться к атаке!
– приказал он.
Просандеев пробрался в первую траншею, чтобы лично поднять бойцов в атаку, и в ту же минуту около него появился командир одного из взводов.
– Я прошу тебя, Иван, - совсем не по-уставному заговорил он, - уйди отсюда. Поднимать бойцов в атаку - мое дело.
– Бывают моменты, когда мне нужно быть впереди, - сказал Просандеев.
Он, как никто другой, понимал, что бойцам нелегко будет подняться в атаку. Многие были еще совсем неопытными и ни разу не ходили врукопашную. Помедлив несколько секунд, Просандеев вдруг вскочил и крикнул: "Ура!" И тотчас же этот крик подхватили бойцы.
Просандеев бежал по направлению к двум темным фигурам, лежавшим в снегу. Вокруг свистели пули. Вскрикнул и упал командир взвода, но вот он вновь поднялся и побежал. Гитлеровские солдаты, лежавшие в снегу, вскочили и бросились удирать к лесу.
Атака решила исход боя: противник, уже почти уверенный в победе, был настолько ошеломлен внезапной атакой партизан, что бежал без оглядки.
Приказав бойцам закрепиться на околице села, Просандеев поспешил к горящему Дому культуры. Одна стена его уже обрушилась. Неподалеку от дома стояли сани, на которые санитарка и какой-то до неузнаваемости закопченный боец укладывали раненого. Затем Надя протянула чумазому бойцу свою фляжку. Он жадно припал к воде и не отрывался до тех пор, пока не выпил все до последней капли.
Пленный красноармеец, пытавшийся прорваться к партизанам, был мертв. Партизаны нашли его остывшее тело в санях. Лошадь уже успокоилась и стояла как ни в чем не бывало.
Ранение Степана оказалось смертельным: у него было пробито легкое. Санитарка впрыснула ему морфий и сказала Шменкелю:
– Он безнадежен. Ему уже никто не поможет.
Накрыв раненого полушубком, Шменкель сел рядом с ним на сани. Фрицу до боли было жаль этого веселого, подвижного парня. Сейчас лицо Степана менялось на глазах, нос как-то заострился, жизнь угасала. Вот Степан глубоко вздохнул, будто хотел собраться с силами, и сник, фриц закрыл умершему глаза и, вынув из кармана Степана документы, передал их доктору Кудиновой, а та - подошедшему командиру.