Эхо забытых стен
Шрифт:
Тяжелый вздох вырвался из его груди. Он собрал нарубленные дрова, перекинул топор через плечо. Холод пробирал до костей, но внутри горел огонь – огонь знания, страха и отчаянной, почти безумной решимости. Он не знал, что принесет ему завтрашний день, но он знал одно: он Аккерман. А Аккерманы не сдаются. Даже если весь мир вокруг рушится. Даже если надежды почти нет.
Он побрел к своей хижине, одинокой фигурой растворяясь в серой пелене дождя и наступающих сумерек. Впереди была долгая, холодная ночь, полная тревожных мыслей и воспоминаний из другой, давно ушедшей жизни, воспоминаний, которые здесь, в этом мире на краю гибели, становились его единственным компасом и его вечным проклятием. Год 844-й подходил к концу. И время, казалось, замерло в ожидании неизбежного.
Тяжелая, просмоленная
Он сбросил мокрую охапку дров на земляной пол у очага – грубо сложенного из дикого камня сооружения, занимавшего почти центральное место в единственной комнате хижины. Комната эта была и спальней, и кухней, и мастерской. Вдоль одной стены тянулись широкие, сколоченные из толстых досок нары, застеленные овечьими шкурами и старым, латаным-перелатаным одеялом – его ложе. У противоположной стены стоял грубый стол и две табуретки, тоже дедовской работы. В углу громоздились мешки с мукой грубого помола, сушеными кореньями, бочонок с солониной – запасы, которых должно было хватить на зиму, если не случится ничего непредвиденного. А Алексей знал: непредвиденное не просто случится, оно уже на пороге.
Первым делом он занялся огнем. Сухие щепки и немного бересты, припасенные с лета, вспыхнули от высеченной кремнем и кресалом искры. Пламя нерешительно лизнуло сыроватые поленья, зашипело, но вскоре, подгоняемое умелыми действиями Алексея, разгорелось жарче, отбрасывая на бревенчатые стены пляшущие, причудливые тени. Тепло начало медленно изгонять промозглую сырость.
Алексей стянул через голову промокшую куртку из грубой ткани, повесил ее на вбитый в стену деревянный колышек поближе к огню. Остался в плотной льняной рубахе, уже изрядно потертой. Его тело, худощавое, но жилистое, с проступающими под кожей мускулами, было результатом не только Аккерманской крови, но и ежедневного тяжелого труда, помноженного на ту самую «память» из прошлой жизни – воспоминания о тренировках, о базовых принципах физической подготовки, которые он неосознанно применял, когда рубил дрова, таскал воду или охотился.
Он присел на корточки перед огнем, протягивая озябшие руки к теплу. Мысли текли медленно, тяжело, как смола по сосновому стволу. Он перебирал в уме события. Сейчас конец 844 года. По его расчетам, до появления Колоссального и Бронированного титанов у Шиганшины оставалось не более полугода, возможно, меньше. Точную дату он, к сожалению, не помнил, манга и аниме не баловали такими подробностями, но это была весна, скорее всего ранняя, 845 года.
Острог Забытых находился, по его прикидкам, в северо-восточной части территории стены Мария, довольно далеко от южного выступа, где располагалась Шиганшина. Чтобы добраться туда, даже если бы он знал точный маршрут по дорогам этого мира, которых он, разумеется, не знал, потребовалось бы много дней, а то и недель пешего хода. На лошадь у него не было ни денег, ни возможности ее достать в этой глуши. Да и что бы он там сделал? Кричал бы на площади: «Берегитесь, скоро придут гигантские титаны!»? Его бы приняли за сумасшедшего и, в лучшем случае, заперли бы в какой-нибудь каморке, а в худшем – гарнизон бы им заинтересовался совсем с другой стороны. Аккерман, бунтующий народ своими пророчествами, – это не то, что понравилось бы властям, даже если бы они ничего не знали о его истинном происхождении.
Он вспомнил карту Парадиза, которую не раз видел в аниме. Три концентрические стены: Мария, Роза, Сина. Между стенами – огромные пространства, леса, реки, редкие города и деревни. Острог был одним из таких затерянных поселений, практически на границе с «ничейными землями» между стеной Марией и неизведанным Севером, где, по слухам, бродили лишь дикие звери да редкие банды отщепенцев. Никаких титанов здесь, так близко к стене,
Алексей встал, подошел к небольшому чугунному котелку, висевшему на крюке над очагом. Зачерпнул воды из глиняного кувшина, поставил греться. Затем достал из мешочка пригоршню овсяных хлопьев грубого помола и несколько кусочков вяленого мяса. Скудный ужин, но привычный. Здесь, в Остроге, не привыкли к изыскам. Выживание диктовало свои законы.
Его знания из прошлого мира касались не только сюжета «Атаки Титанов». Он был студентом технического вуза, пусть и не самым прилежным. Некоторые базовые принципы физики, химии, даже простейшей инженерии все еще жили в его памяти. Например, он знал о порохе. Здесь, конечно, было огнестрельное оружие у гарнизона, но оно было примитивным, кремневым, а порох – государственной монополией. Но теоретически… он мог бы попытаться. Или простейшие сельскохозяйственные улучшения, севооборот, которого здесь, кажется, и не знали толком, полагаясь на милость скудной земли. Все это было бы полезно, если бы у него было время и ресурсы. Но времени как раз и не было.
Размышляя об этом, он вдруг замер. Его слух, обостренный до предела, уловил что-то сквозь шум дождя и треск огня. Едва различимый, далекий звук. Скрип тележных колес и фырканье лошадей. Необычно для этого времени суток и такой погоды. Торговцы или случайные путники редко забредали в Острог, тем более осенью, когда дороги раскисали. И обычно они прибывали днем.
Он подошел к двери, плотнее прикрыл ее, оставив лишь крохотную щелку. Прислушался. Звук приближался, но медленно. Лошади были уставшими. Он узнал характерный скрип несмазанных осей телеги старого Мирона, единственного в деревне, кто еще держал пару кляч и возил на продажу в ближайший городок, Утес, что в двух днях пути к югу, излишки дичи или ремесленных поделок. Но что Мирону делать на дороге в такую ночь? И почему так поздно?
Его Аккерманская интуиция, то самое шестое чувство, которое не раз помогало ему в лесу, шептала, что что-то не так. Это не был страх, скорее, напряженное ожидание, готовность к действию. Он отошел от двери, его взгляд машинально упал на топор, все еще стоявший у очага. Он всегда был под рукой. Дед Игнат учил: «Аккерман спит с одним открытым глазом, а под подушкой у него топор или нож. Не потому, что мы кровожадны, внучек, а потому, что мир всегда был к нам неласков».
Вода в котелке начала закипать, пуская первые пузырьки. Алексей бросил туда овсянку и мясо, помешал деревянной ложкой. Запах еды немного развеял напряжение. Но он продолжал прислушиваться.
Скрип телеги стал громче, потом послышались голоса – низкие, мужские, неразборчивые из-за расстояния и дождя. Это точно был не один Мирон. Алексей нахмурился. Гости в Остроге были редкостью, а ночные гости в такую погоду – и вовсе событием из ряда вон выходящим.
Он решил пока не выходить. Хижина его стояла несколько на отшибе, на северной окраине деревни, и не сразу бросалась в глаза подъезжающим с южной дороги. Он подождет, посмотрит, что будет дальше. Знание будущего делало его подозрительным к любым отклонениям от привычного течения жизни. Каждая мелочь могла быть предвестником чего-то большего.
Дождь за окном не унимался, стуча по бычьему пузырю монотонно и уныло, словно отсчитывая последние мирные часы этого мира, который еще не знал, какая бездна разверзнется под его ногами. А Алексей знал. И это знание было холоднее осеннего дождя, тяжелее камней его очага. Оно было его бременем, его силой и его бесконечным одиночеством во мраке грядущих событий.
Каша в котелке забулькала основательнее, распространяя густой, чуть пресноватый аромат. Алексей снял ее с огня, поставил на земляной пол остывать. Аппетита почти не было, напряжение притупило чувство голода. Он продолжал стоять у двери, вслушиваясь в звуки снаружи. Скрип телеги прекратился – видимо, она остановилась где-то в центре деревни, у колодца или рядом с домом старосты, Еремея. Голоса стали отчетливее, но разобрать слова по-прежнему было трудно. Слышалось фырканье нескольких лошадей, не только пары Мироновских кляч. Значит, гостей было несколько, и они были верхом, помимо тех, кто ехал на телеге.