Екатерина II, Германия и немцы
Шрифт:
На это заключение последовательно ссылались в Регенсбурге также и представители императора и тех крупных светских имперских штатов, которые, в отличие от князей с левого берега Рейна, не были непосредственно заинтересованы в «эльзасском деле», и среди них – представитель Ганновера Дитрих Генрих Людвиг барон фон Омптеда, подкрепивший свою позицию весомыми правовыми аргументами. Однако в целом юридические возражения против инициативы Майнца едва ли перекрывали принципиальные, хотя и весьма разнившиеся политические соображения. Отдельные имперские штаты, в частности герцог Карл Евгений Вюртембергский, продолжали надеяться на компромисс с Францией. Они опасались, что военная поддержка, которую Россия может оказать бурбонским принцам, лишь обострит напряженную ситуацию и превратит империю в арену русско-французской войны. Пруссия выдала свои собственные интересы, приписав России стремление возместить свои военные издержки за счет империи, а венский и берлинский посланники не без иронии напоминали о том, что Россия вольна присоединиться к их военному альянсу против революционной Франции [1196] .
1196
Ibid. S. 180–182.
Картина мнений оставалась без существенных изменений, когда к представителям на сейме пришло известие о том, что трирский курфюрст Клеменс Венцеслав, сын последнего короля Польши из Саксонской династии, обратился к Екатерине как к гаранту имперской конституции с просьбой о защите от Франции. В развернувшихся затем дискуссиях в публицистике перевес оказался на стороне аргументов патриотического характера: они были направлены против каких бы то ни было гарантий имперской конституции со стороны иностранных держав, а также напоминали о том, что гарантия государственного устройства Речи Посполитой использовалась Россией лишь для того, чтобы легитимировать нарушения суверенитета
1197
Preuss U. Katharina II. von Russland und ihre ausw"artige Politik. S. 198–201; Oberl"ander E. „Ist die Kaiserin von Russland Garant des Westph"alischen Friedens?“ S. 228–230.
1198
H"arter K. Reichstag und Revolution. S. 182–186, цит. S. 186.
1199
Ibid. S. 187–195.
Однако вопрос о реакции Екатерины на отрицательное решение сейма не должен повиснуть в воздухе, a по некоторым признакам можно даже предполагать, как она поступила бы в случае, если бы регенсбургский сейм своим голосованием одобрил инициативу майнцского и обращение за помощью трирского курфюрстов. Да, Екатерина оказывала значительную финансовую поддержку эмигрировавшим бурбонским принцам, однако даже в случае, если бы имперский сейм единодушно попросил ее о военной помощи, едва ли она отправила бы свои войска сражаться против революции в 1792 году. Скорее, она попыталась бы усилить дипломатический нажим на Леопольда II и вынудила бы его начать войну. Именно в этом ключе она интерпретировала впоследствии обе инициативы, о которых шла речь в письме Николаю Румянцеву от 8 января 1792 года. Письмо включало в себя и ответ трирскому курфюрсту. Майнц и Трир, писала императрица, обратились к гарантам Вестфальского мира и «ко всем тем, кто гарантирует конституцию Германской империи», в конечном счете лишь для того, чтобы получить помощь императора и короля Пруссии. Екатерина просила Румянцева любезно пояснить Клеменсу Венцеславу, какую пользу ему и всем имперским штатам могло принести обращение к ней с просьбой о вмешательстве в конфликт с Францией [1200] , и тут же критиковала майнцского и трирского курфюрстов за их неготовность защищаться. Она считала, что вместе с остальными прирейнскими князьями они вполне смогли бы противостоять малочисленным и дезорганизованным сторонникам Национального собрания (Nationalfranzosen), если бы объединились с бурбонскими принцами вместо того, чтобы выдворять эмигрантов из своих курфюршеств из страха перед угрозами со стороны тех, кто представлял теперь верховную власть в Париже [1201] .
1200
См. инструкцию Н.П. Румянцеву в: Екатерина II и граф Н.П. Румянцев // РС. 1894. Т. 82. № 2. С. 70–59; см. письмо от 8 января 1792 г.: Там же. С. 80–85, здесь с. 83.
1201
Там же. С. 82–83.
В том же письме Екатерина прокомментировала и исход слушаний в имперском сейме в связи с обращением майнцского курфюрста. Неудивительно, писала она, «что дворы Вены и Берлина объединились с Ганновером, чтобы исподтишка воспрепятствовать официальному признанию моего статуса гаранта германской конституции и существующего состояния прав владения в этой империи». Императрица полагала, что эти державы стремились воспользоваться слабостью Франции, чтобы парализовать любые иностранные влияния на германские дела, чтобы самим беспрепятственно расширять свою власть и реализовывать свои собственные интересы и державные амбиции. Такая позиция, однако, представлялась ей необдуманной, и она замечала, что у нее «всегда найдется достаточно поводов и оснований, которым легко найти оправдание, для защиты законности и справедливости, которыми она руководствуется в своих действиях». Провидение предоставило ей необходимые средства для «защиты угнетенных и обуздания неправедного честолюбия, направленного против принципов всеобщего равновесия». Вообще же ей не просто небезразлично, а даже выгодно отсутствие каких-либо прав, обязывающих ее к вмешательству или призывающих к нему в неподходящий для нее момент. Другое дело – второразрядные германские князья, многие из которых для сохранения независимости могут быть вынуждены искать заступничества и защиты у державы-гаранта. «Одним словом: весь груз этой гарантии был бы на моей стороне, а вся выгода – на стороне князей, которым требуется защита от насильственных действий и несправедливости со стороны более могущественных держав» [1202] .
1202
Там же. С. 83.
Очевидно, что в обширной инструкции, данной Екатериной ее посланнику, тот виноград, до которого ей не удалось дотянуться, просто объявляется зеленым. Однако трезвость и даже легкость, с которыми она оценивает решение регенсбургского сейма, сильно контрастируют с той эмоциональностью, с какой она обычно изъявляла разочарование и возмущение, в частности в своей дипломатической корреспонденции. Екатерина не сочла, что если империя лишает ее «формального признания […] статуса как гаранта германской конституции», то это ущемляет ее личный престиж или затрагивает интересы России [1203] . Заодно становится ясно, что в уже открыто обсуждавшемся в Германии вопросе о том, был ли в Тешене повышен статус России до гаранта Вестфальского мира, она точно видела разницу между своими претензиями и признанием со стороны императора и империи. Поэтому было бы неверно объяснять эти разногласия дипломатическими недоразумениями или проблемами в коммуникации между Регенсбургом и Петербургом. Во всяком случае, Екатерина не отказалась от своих претензий и в дальнейшем. В то же время она не стала скрывать от своего посланника, что не придавала уж слишком большого значения официальному признанию России гарантом имперской конституции и находила в отказе даже свои преимущества. Посланник императрицы должен был вселить в те штаты империи, которые чувствовали себя брошенными в беде императором и даже ощущали угрозу со стороны Австрии или Пруссии, уверенность в том, что они и далее могут рассматривать русскую императрицу как защитницу их независимости. Однако благодаря отсутствию обязательств, налагаемых официальной гарантией, она могла действовать в империи более свободно, в том числе и воздерживаться от вмешательства. Разворачивавшийся сценарий был и без того неясным, требовавшим соблюдения осторожности: в конце концов, главными потенциальными нарушителями имперской конституции были две союзные Екатерине державы, которые императрица пыталась подвигнуть на борьбу с революцией. В то же время революция устранила один из факторов, заставлявший Россию добиваться повышения своего статуса в международном и имперском праве так настойчиво: Франция, нарушив права и обычаи имперских штатов и, тем самым, имперскую конституцию, лишилась официального звания гаранта. А до начала войны 1792 года Франция считалась настолько ослабленной в военном и политическом смысле [1204] , что императрица России даже не представляла себе, когда французская монархия вернет себе былое влияние на Европу и империю.
1203
Оригинал на франц. яз.: «la reconaissance formelle de ma qualit'e de garante de la constitution germanique». (Перевод науч. ред.)
1204
См.: Blanning T.C.W. The Origins of the French Revolutionary Wars. London; N.Y., 1986. P. 79–80, 115–116, 123.
Есть достаточно оснований полагать, с одной стороны, что своими призывами к контрреволюционной интервенции во Францию Екатерина хотела отвлечь
1205
Весьма взвешенную интерпретацию см.: Madariaga I. de. Russia in the Age of Catherine the Great. P. 420–451. См. на рус. яз.: Мадариага И. де. Россия в эпоху Екатерины Великой. С. 670–718. О личной реакции Екатерины см.: Alexander J.T. Catherine the Great. P. 276–279, 293–297, 305–307.
На протяжении всего своего царствования она внимательно следила за уменьшением политического веса Франции после Семилетней войны, за ее внутренним кризисом, вину за который императрица приписывала несостоятельности двух последних королей из династии Бурбонов. Особенно слабым отпрыском этой богатой традицией династии она считала Людовика XVI. Так, уже в ноябре 1787 года Екатерина находила, что он не справляется с обязанностями абсолютного монарха, отметив, что можно отступить назад для того, чтобы прыгнуть дальше, но если отступить и не прыгнуть,
…ах! Тогда прощай репутация, приобретенная за двести лет, и кто поверит в это […] те, у кого нет ни воли, ни силы, ни характера? Ну, получив одну пощечину, подставлять щеку для другой не так позорно: это по-христиански, хотя и не по-королевски. Слишком большое смирение вредит государству [1206] .
Убедившись, что революция подтвердила ее мнение, Екатерина стала повторять эту мысль: вместо того чтобы заняться решительными реформами в духе просвещенного абсолютизма, Людовик лишь поддавался давлению снизу [1207] . Если учесть, что она упрекала Иосифа в недооценке волнений, начавшихся в его владениях, то становится понятно, что общественное движение в Польше в пользу укрепления монархии казалось ей столь же революционным, как и упразднение абсолютистской монархии во Франции [1208] . Считая, что России опасность революции напрямую не угрожает, а остерегаться следует разве что происков тайных агентов, Екатерина, тем не менее, усилила бдительность внутри страны. С точки зрения внешней безопасности ее не могли оставить безразличными ни рост значимости Польши как политического фактора, ни выход из-под контроля соседей ситуации в Священной Римской империи, за прочность которой, согласно договору, несла ответственность и сама императрица. Кроме того, еще до 1772 года она предпочла бы возобновить единоличный протекторат России над еще не разделенной Речью Посполитой в состоянии «счастливой анархии» [1209] . Однако уже с конца 1790 года прусское и австрийское правительства, первое активно, второе – пока был жив Леопольд II – сдержанно, принялись обсуждать возможности возмещения расходов, которые могут понести державы, начнись в один прекрасный день война против революционной Франции: учитывая неплатежеспособность Французской монархии, они снова обратили свои взоры на завоевания в Польше [1210] .
1206
Екатерина II – Гримму, 26.11.1787 г. // Сб. РИО. Т. 23. С. 426. Оригинал частично на франц. яз.: «…oh! Alors adieu la consid'eration acquise depuis deux cent ans, et qui en croira […] ceux qui n’ ont volont'e, ni force; ni nerfs?» (Пер. науч. ред.)
1207
10 августа 1789 года Храповицкий записал ее слова о том, что с самого момента своего вступления на престол императрица ожидала брожения во Франции. См.: [Храповицкий А.В.] Дневник А.В. Храповицкого. С. 176; переизд.: Храповицкий А.В. Дневник. 1782–1793. С. 169. См. также: [Храповицкий А.В.] Дневник А.В. Храповицкого. С. 219 (Запись от 24 сентября 1791 г.); переизд.: Храповицкий А.В. Дневник. 1782–1793. С. 210; Екатерина II – Гримму, 23. и 25.09.1791 г. // Сб. РИО. Т. 23. С. 560.
1208
Екатерина II – Гримму, 9.05.1792 г. // Там же. С. 567. См. также: Madariaga I. de. Russia in the Age of Catherine the Great. P. 421. См. на рус. яз.: Мадариага И. де. Россия в эпоху Екатерины Великой. С. 671; M"uller M.G. Teilungen Polens. S. 48.
1209
Ibid. S. 47–50; Liszkowski U. Russland und die polnische Maiverfassung // Jaworski R. (Hrsg.) Nationale und internationale Aspekte der polnischen Verfassung vom 3. Mai 1791. Frankfurt a.M., 1993. S. 64–85, здесь S. 73–80.
1210
Heidrich K. Preussen im Kampf gegen die Franz"osische Revolution bis zur zweiten Teilung Polens. Stuttgart; Berlin, 1908. S. 156–261; Lord R.H. The Second Partition of Poland. A Study in Diplomatic History. Cambridge (Mass.), 1915. P. 169–172, 231–242, 255–261.
Надеясь весной и летом 1792 года на легкую и славную победу союзных держав над Французской республикой и восстановление старого режима, Екатерина жестоко ошиблась, как и многие в Европе [1211] . Однако, когда революционная армия не только обратила интервентов в бегство, но и проникла в глубь империи, Екатерина и тут проявила свой «гений самого короткого момента ужаса»: она свалила всю вину за поражение на германских князей, сумев тут же – подобно участнику тогдашних боев Иоганну Вольфгангу фон Гёте три десятилетия спустя – осознать всемирно-историческое значение событий сентября – октября 1792 года [1212] :
1211
Екатерина II – Циммерманну, 16.09.1791 г. // Bodemann E. (Hrsg.) Der Briefwechsel. S. 149–150; Екатерина II – Николаю Румянцеву, 8.01.1792 г. // Екатерина и Н.П. Румянцов // РС. 1894. № 2. С. 80–85; То же, 16.08.1792 г. // Там же. № 3. С. 97–98.
1212
См.: Dufraisse R. Valmy: Une victoire, une l'egende, une 'enigme // Francia. Vol. 17, part 2. 1990. P. 95–118. Екатерина как «гений самого короткого момента ужаса» («Genie der k"urzesten Schrecksekunde») превосходно характеризуется в работе: Fleischhacker H. (Hrsg.) Katharina II. in ihren Memoiren. Frankfurt a.M., 1972. S. 396.
Вшивая Шампань станет плодородной от дерьма, которое они [имперское войско под командованием герцога Брауншвейгского. – К.Ш.] оставили там. О боже, боже! До чего бездарно вели два кузена свои и чужие дела! […] Что же теперь будет? […] А Золотая булла [1213] – палладиум Германии! Этот мерзкий Кюстин [1214] отобрал ее; и, мало того, завоевал еще и три церковных курфюршества! Но что до того германским Дон Кихотам? Они разоряются на содержании своих армий, срывают голос на экзерцициях, а как только дело доходит до того, чтобы их использовать, обращаются в бегство вместе со своими войсками или без них [1215] .
1213
Золотая булла (лат. Bulla Aurea) – законодательный акт Священной Римской империи, принятый в 1356 году. Регламентировала избрание германского императора коллегией из семи имперских курфюрстов (архиепископов Майнца, Трира и Кельна, короля Чехии, рейнского пфальцграфа, герцога Саксонии и маркграфа Бранденбурга) и узаконила самостоятельность последних. – Примеч. науч. ред.
1214
Имеется в виду Адам Филипп де Кюстин (1740–1793), французский генерал; в 1792 году захватил Франкфурт, Шпейер, Вормс и Майнц; казнен по обвинению в том, что не приложил достаточно усилий, чтобы удержать Майнц. Дед писателя Астольфа де Кюстина, автора знаменитого сочинения Россия в 1839 году (Париж, 1843. Т. 1–4.; Кюстин А. де. Россия в 1839 году / Под ред. В.А. Мильчиной, А.Л. Осповата. В 2 т. Изд. 3-е. СПб., 2008). – Примеч. науч. ред.
1215
Екатерина II – Гримму, 31.10.1792 г. // Сб. РИО. Т. 23. С. 578.