Екатерина II, Германия и немцы
Шрифт:
За недостатком доказательств нельзя утверждать наверняка, что Фридрих Великий являл собой стандарт монарха того времени, на который ориентировалась честолюбивая великая княгиня, однако за неимением альтернатив этот тезис представляется убедительным. Если письменных свидетельств нет, то уместнее скорее опереться на предположение, чем отмахиваться от выводов, которые напрашиваются сами собой. Поэтому профессиональная тяга историков к документам начинает сказываться отрицательным образом, когда, например, отвечая на вопрос о том, что известно о взглядах Екатерины на управление государством (opinions on government) до узурпации трона, Исабель де Мадариага обследует важнейшие из опубликованных источников, свидетельствующих о рецепции будущей императрицей политических идей (что само по себе совершенно верно), однако воздерживается от возможности поразмыслить о живых впечатлениях и примерах для подражания [1153] . Ведь существуют детали, позволяющие даже предположить, что занятия чтением в середине 1750-х годов навели Екатерину на мысль о том, что выгоднее учиться у Фридриха, чем сражаться с ним. Именно в 1756 году, в столь плодотворный для нее период общения с Чарльзом Хэнбери Уильямсом и Станиславом Понятовским, с той же «жадностью», с какой до тех пор она читала Вольтера, Екатерина прочла OEuvres [1154] короля, и многое говорит за то, что благодаря ему она познакомилась также и с Макиавелли [1155] . И уж наверняка не вопреки воле Екатерины Никита Панин выбрал короля Пруссии образцом правителя для своего воспитанника – наследника престола Павла Петровича – наряду с королем Франции Генрихом IV [1156] .
1153
Madariaga I. de. Catherine II and Montesquieu between Prince M.M. Shcherbatov and Denis Diderot // L’ et`a dei lumi. Vol. 2. Napoli, 1985. P. 609–650,
1154
Сочинения (фр.). – Примеч. науч. ред.
1155
Екатерина II – Чарльзу Хэнбери Уильямсу, 20.11.1756 г. // Ilchester Earl of, Mrs. Langford-Brooke (Ed.) Correspondence of Catherine the Great when Grand-Duchess, with Sir Charles Hanbury-Williams and Letters from Count Poniatowski. P. 235–236. См. об этом: Petschauer P. The Education and Development of an Enlightened Absolutist. P. 317–318, 327; Alexander J.T. Catherine the Great. P. 81.
1156
Об этом также писал Ричард Уортман в своей работе: Wortman R. Images of Rule and Problems of Gender in the Upbringing of Paul I and Alexander I // Mendelsohn E., Shatz M.S. (Ed.) Imperial Russia, 1700–1917. State – Society – Opposition: Essays in honour of M. Raeff. DeKalb (Ill.), 1988, здесь p. 60, 63–65; McGrew R.E. Paul I of Russia, 1754–1801. Oxford, 1992. P. 60, 97–98.
Политика, выстроенная в духе принципов Фридриха, не являлась стопроцентной гарантией сближения России с Пруссией. В пору Семилетней войны Екатерина решительно отстранилась от несокрушимой пруссофилии своего супруга. «Великий князь – пруссак до мозга костей, и все это лишь из-за его милитаристских вкусов», – сообщала она своему близкому другу, английскому посланнику Уильямсу. Она писала, что сама она никогда не стала бы советовать ничего, что, по ее мнению, не служило бы «славе и интересам России», которую она любит так же страстно, как спартанец Лакедемонию. Тем не менее Екатерина осознавала и необходимость внутреннего благоустройства страны [1157] . В своих Мемуарах она отмечает, что поначалу в привязанности Петра к королю Пруссии не было ничего особенного, однако потом она превратилась в чистейшее безумие. В один из дней, когда Петр оплакивал поражения считавшихся непобедимыми прусских войск, Екатерина по тому же поводу приказала изжарить быка для ораниенбаумских каменщиков и рабочих [1158] .
1157
Цит. по: Fleischhacker H. Mit Feder und Zepter. Katharina II. als Autorin. Stuttgart, 1978. S. 19.
1158
[Екатерина II.] Автобиографические записки. С. 385. См. рус. пер.: [Она же.] Записки императрицы. С. 408.
Apercus [1159] Екатерины, возникшие в 1758–1761 годах, свидетельствуют, что она затвердила свой урок еще до восшествия на престол: в них она размышляет о том, как сложно прислушиваться к советам, или о соотношении целей и средств их достижения. Вновь и вновь она признается в том, что желает «лишь блага той стране», в которую «привел» ее Господь: «Слава страны – создает мою славу». И снова речь идет о том, что пространная империя нуждается не в опустошении, а заселении ее пространств: «…мир гораздо скорее даст нам равновесие, нежели случайности войны, всегда разорительной». От примирительного духа правителя, его снисходительности, от доверия нации, достигаемого ориентированной на правду и всеобщее благо политикой, зависит больше, чем от тысячи законов, а политическая свобода могла бы одушевить всё [1160] .
1159
Суждения, мнения, замечания (фр.); здесь: особая тетрадь, в которую великая княгиня Екатерина Алексеевна записывала свои мысли; в русском переводе Записок (СПб., 1907) – Мысли, замечания имп. Екатерины II. Анекдоты (с. 625–640). – Примеч. науч. ред.
1160
[Екатерина II.] [Мысли, замечания имп. Екатерины. Анекдоты.] С. 614–615, 627. См. рус. пер.: [Она же.] То же // [Она же.] Записки императрицы. С. 626–627, 640.
Здесь мы исходим из того, что Екатерина изучила Фридриха как авторитет, затем сопоставила его образ с выводами, которые она сделала из сочинений писателей-просветителей, и увидела, что может превзойти его. Такая интерпретация позволяет рассматривать внешнюю и внутреннюю политику Екатерины II 1760-х и 1770-х годов как доказательство ее стремления выйти из тени Фридриха II. Их наполненная любезностями переписка, нашпигованная разнообразной лестью со стороны последнего, не должна скрыть от нас, что этот политический альянс даже в его лучшие времена не был лишен разногласий. Если дело касалось интересов России, Екатерина не уступала ни на йоту: ни когда Пруссия напала на Данциг и устье Вислы, ни когда стоял вопрос о таможенных пошлинах между двумя государствами, ни даже когда повышались почтовые сборы в Пруссии. И хотя их союз продолжал существовать и после заключения секретного соглашения России и Австрии в 1781 году вплоть до самой смерти Фридриха, в 1780-е годы его ценность для обоих партнеров значительно упала [1161] .
1161
Madariaga I. de. The Secret Treaty. P. 140–143; Stribrny W. Die Russlandpolitik. S. 153–170.
Существует документ русского происхождения, очень уместно подводящий итоги екатерининского политического курса в отношении Пруссии в правление Фридриха и детально характеризующий ее представление об интересах России. В 1786 году, за несколько месяцев до смерти Фридриха, отправляясь в Берлин новым посланником императрицы, граф Сергей Петрович Румянцев получил инструкцию, в которой шла речь и об истории союза двух держав. Через пять лет, прошедших с назначения его брата Николая, а тем более через двенадцать лет после появления инструкции Ассебургу Екатерина и ее советники смогли хладнокровно подвести черту под историей русско-прусских отношений [1162] . Дружба и союз с Пруссией, сильной державой, объединявшей множество германских дворов, никогда не могут «быть безразличны для других держав, а следовательно, и для России». Этот союз сыграл свою положительную роль, позволив сдерживать Австрию, Францию или Швецию во время турецкой войны. «В Польше мы добились значительного, в Германии некоторого влияния, в Курляндии же – безраздельного господства». Проблема, говорится в инструкции, состоит лишь в том, что географическое положение вынуждает Пруссию проводить экспансионистскую политику и испытывать постоянное недоверие к России, для противоборства с которой у нее нет достаточно сил. Поэтому их дружба «не укоренена в природе вещей» и «не может носить иного характера, чем временный, а именно определяться стечением обстоятельств». Зависть к территориальной экспансии со стороны России – вот главный интерес берлинского двора.
1162
Об этих инструкциях см. выше, с. 364–366, 376–377.
Вице-канцлер Иван Андреевич Остерман, составивший эту инструкцию, по всей видимости, по-немецки, и Екатерина, давшая ей неограниченную санкцию своей подписью, признавали, что с момента прихода к власти Фридрих II повысил престиж и могущество своей монархии и вывел Пруссию на такую позицию, где она, заняв место Франции, смогла разделить с Австрией влияние на империю. С возникновением Союза князей Фридрих возглавил «не только протестантский корпус в империи, но и часть католических штатов». Напротив, авторитет венского
Блюстительницей общего спокойствия инструкция изображала, конечно же, императрицу. Если, придя к власти, Екатерина видела в Австрии германскую державу, которая готова пойти на нарушение имперского status quo ради овладения Силезией, то после обуздания Иосифа в Тешене потенциальным возмутителем спокойствия стал считаться Фридрих, пусть даже потому, что Екатерине нужно было найти оправдание направленному против него союзу, заключенному с Габсбургской монархией. С политической, стратегической и экономической точек зрения альянс с Австрией представлялся более выгодным, чем с Пруссией, а кроме того, «тесная связь, объединяющая двух суверенов [Екатерину и Иосифа. – К.Ш.], является плодом их личного знакомства, взаимного доверия и уважения». По-видимому, одной из причин охлаждения отношений с Фридрихом был тот факт, что в 1769 году он пренебрег приглашением приехать в Россию, не проявив особого желания навестить ее и впоследствии. Честолюбие Екатерины, стремившейся нравиться самому Фридриху, не удовлетворили ни два визита его брата Генриха, которого она очень уважала со времен своей юности, ни, тем более, приезд в Петербург престолонаследника Фридриха Вильгельма.
С другой стороны, Екатерина ни в коей мере не была несправедлива к королю как к союзнику, отмечая, что, «плетя интриги в Германии и других местах, он не нарушал внешней благопристойности по отношению к здешнему двору даже в тех случаях, когда ему приходилось высказывать мнения и выводы, противоположные Нашим» [1163] .
Старому Фрицу не нравилось снисходительное отношение к нему тщеславной дочери одного из его офицеров. Она ни на грош не считалась с ним, когда речь заходила об интересах России. Конечно, Екатерина была тщеславна. Однако значительная часть спорных вопросов, в которых она отказывалась идти на уступки, затрагивала могущество и престиж ее империи. Если же речь заходила об авторитете ее собственного правления, политический престиж ставился на карту. Вопрос о том, кто из монархов был лучшим представителем и проводником просветительских принципов, был делом не личной, а государственной значимости, и роли были распределены еще в 1762 году: будучи моложе и позже взойдя на престол, Екатерина бросала вызов заслуженному чемпиону, roi-philosophe Фридриху Великому. С возрастом ему стало труднее выдерживать конкуренцию за общественное мнение Европы. В 1760 году Фридрих прервал переписку с Вольтером, а Екатерина вскоре после своего прихода к власти сама вступила в переписку со знаменитейшим из просветителей, в свое время приложившим руку к утверждению славы юного короля Пруссии [1164] , а также с д’Аламбером, Дидро, позднее с Гриммом и другими авторитетными собеседниками Фридриха. Она переманила у него Леонарда Эйлера [1165] , и даже швейцарский врач Иоганн Георг Циммерман, которого в 1786 году умирающий король призвал к себе, тогда уже состоял в переписке с императрицей России [1166] .
1163
Инструкцию от 14 февраля 1786 года, данную Сергею Петровичу Румянцеву, см.: Трачевский А.С. Союз князей. С. 494–500, здесь с. 494–498. См. об этом также: Stribrny W. Die Russlandpolitik. S. 214–216.
1164
Об этом подробно написано в работе: Wilberger C.H. Voltaire’s Russia: Window on the East. Oxford, 1976. P. 145–183; Schieder Th. Friedrich der Grosse. S. 437–465, 477–482; Mervaud C. Voltaire et Fr'ed'eric II: une dramaturgie des lumi`eres 1736–1778. Oxford, 1985. P. 359–387.
1165
См. прежде всего: Stieda W. Die "Ubersiedlung Leonhard Eulers von Berlin nach St. Petersburg. См. также выше, с. 163.
1166
Иоганн Георг Циммерманн – Екатерине II, 3.10.1786 г. //Bodemann E. (Hrsg.) Der Briefwechsel zwischen der Kaiserin Katharina II. von Russland und Johann Georg Zimmermann. Hannover; Leipzig, 1906. S. 33–34; Екатерина II – Циммерманну, 12.10.1786 г. // Ibid. S. 36. Екатерина знала о приглашении Циммерманна к Фридриху значительно раньше, см.: Екатерина II – Гримму, 7. и 23.07.1786 г. // Сб. РИО. Т. 23. С. 379–380, 383.
В сравнении с Фридрихом неустанное заигрывание Екатерины со знаменитостями граничило с эпигонством. Так или иначе, однако, оно было успешным. Вольтер, к примеру, принимал живое участие в ее политике и войнах с Польшей и с Османской империей. В 1772 году он даже призвал Фридриха объединить усилия с российской императрицей и изгнать из Европы турок. Такая затея совершенно не вдохновила короля Пруссии, надеявшегося на скорейшее прекращение войны из-за одних лишь субсидий, выплачивавшихся им России во время войны в соответствии с союзным договором [1167] . Шарм, непринужденность и политическая целеустремленность Екатерины располагали к себе не меньше, чем финансовая поддержка наук и искусств, а также инвестиции в общественное мнение Европы, пусть даже снедаемый завистью Фридрих думал иначе.
1167
Wilberger С.H. Voltaire’s Russia. P. 171–174; Schieder Th. Friedrich der Grosse. S. 463–464; Mervaud C. Voltaire et Fr'ed'eric. P. 407–418. См. также выше, с. 354–362.
В конце концов это общественное мнение во главе с Вольтером и притворно восторженным Фридрихом подтвердило уникальность просветительской миссии Екатерины. Проводить реформу общества, обеспечивать свободу и толерантность посредством законов, совершенствовать администрацию, создавать независимую судебную систему, заселять пустующие регионы, развивать народное образование, повышать общий культурный уровень повсеместно, начиная с императорского двора, в отсталой, обделенной хорошими климатическими условиями, полиэтничной и многоконфессиональной Российской империи – все это признавалось в Европе несоизмеримо более трудной задачей сравнительно с той, что стояла перед просвещенным монархом, получившим Пруссию в том виде, в каком она была на момент его вступления на престол. Екатерина и сама увлекалась всемирно-историческим величием своих целей и не упускала возможности распропагандировать свои проекты как успешные шаги в верном направлении. А Фридрих в первые двадцать лет ее царствования был как раз тем, на кого ей хотелось в первую очередь произвести впечатление. Когда-то именно он заложил мерило современного искусства управлять, и именно прусского короля Екатерина, придя к власти, призвала в свидетели собственного владения политическим ремеслом. Лишь в последние годы жизни Фридриха она почти перестала придавать значение его мнению. Однако, когда при его преемнике Фридрихе Вильгельме II между Россией и Пруссией усилилось напряжение – вначале из-за Швеции и Польши, а затем в связи с его политикой в отношении революционной Франции, – Екатерина с презрением и враждебностью сравнивала правящего прусского короля и его министра Герцберга с историческим величием Фридриха. Екатерина расхваливала умственные способности покойного, сетуя на то, что теперь приходится иметь дело с его глупым наследником [1168] . Интриги берлинских розенкрейцеров вокруг Фридриха Вильгельма II, а также их намерения относительно великого князя Павла Петровича она считала опасным безобразием и отходом от просветительских принципов, в которых она раньше была солидарна с Фридрихом Великим.
1168
См.: [Храповицкий А.В.] Дневник А.В. Храповицкого с 18 января 1782 по 17 сентября 1793 года / Под ред. Н. Барсукова. M., 1901. С. 138 (запись от 18 января 1789 г.); переизд.: Храповицкий А.В. Дневник. 1782–1793 // Каменский А.Б. (Сост., послесл.) Екатерина II: Искусство управлять. С. 135. См. об этом также в письме: Екатерина II – Гримму, 4.10.1786 г., 2.04., 30.11. и 28.12.1787 г. // Сб. РИО. Т. 23. С. 384, 396, 431, 437.